Неточные совпадения
— Помню, господин Желваков! будем, будем, господин Желваков! Кшецынский! и
ты, братец, можешь с нами! Смотри же, не ударь лицом в грязь:
я люблю, чтоб у
меня веселились… Ну, что новенького в городе? Как поживают пожарные лошадки?
— Да
ты попробуй прежде, есть ли сахар, — сказал его высокородие, — а то намеднись, в Окове, стряпчий у
меня целых два стакана без сахару выпил… после уж Кшецынский
мне это рассказал… Такой, право, чудак!.. А благонравный!
Я, знаешь, не
люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у
меня главное, чтоб был человек благонравен и предан… Да
ты, братец, не торопись, однако ж, а не то ведь язык обожжешь!
— То есть, кроме этой головы… Эта, братец, голова,
я тебе скажу… голова эта весь сегодняшний день
мне испортила…
я, братец, Тит;
я, братец,
люблю, чтоб у
меня тово…
— Да
ты тут и музыку завел! — замечает его высокородие, — это похвально, господин Желваков! это
ты хорошо делаешь, что соединяешь общество!
Я это
люблю… чтоб у
меня веселились…
И держал ей медведь такую речь:"
Ты на что, божья раба, испужалася!
мне не надобно тело твое худое, постом истощенное, трудом изможденное!
я люблю ести телеса грешные, вынеженные, что к церкви божьей не хаживали, середы-пятницы не имывали, великого говенья не гавливали. постом не постилися, трудом не трудилися! А
тебе принес
я, странница, медвяный сот, твою нужу великую видючи, о слезах твоих сокрушаючись!"
— Отчего
ты не
любишь Оську? — спросил
я.
Уж куда как они все не
любят, как им в чем ни есть перечить станешь:"
Ты, мол, скотина, так
ты и слушай, покелева
я там разговаривать буду".
Но
я вам сказал уже, что следственной части не
люблю, по той главной причине, что тут живой материял есть. То ли дело судейская часть! Тут имеешь дело только с бумагою; сидишь себе в кабинете, никто
тебя не смущает, никто не мешает; сидишь и действуешь согласно с здравою логикой и строгою законностью. Если силлогизм построен правильно, если все нужные посылки сделаны, — значит, и дело правильное, значит, никто в мире кассировать
меня не в силах.
— Да, брат,
я счастлив, — прервал он, вставая с дивана и начиная ходить по комнате, —
ты прав!
я счастлив,
я любим, жена у
меня добрая, хорошенькая… одним словом, не всякому дает судьба то, что она дала
мне, а за всем тем, все-таки…
я свинья, брат,
я гнусен с верхнего волоска головы до ногтей ног…
я это знаю! чего
мне еще надобно! насущный хлеб у
меня есть, водка есть, спать могу вволю… опустился
я, брат, куда как опустился!
А она, знаете, ручонки протягивает, глазенки открывает, и глазенки, знаете, томные, влажные: «Eh bien, mon farceur d'homme, as-tu beaucoup gagné ce soir?» [Ну как, шалопай
ты эдакий, много ли выиграл за этот вечер? (франц.)] — «Выиграл, жизнь
ты моя, выиграл, только
люби ты меня!
любишь, что ли?» А она, знаете, как кошечка, потянется этак в постельке: «Lioubliou», — говорит… ах! да вы поймите, как это нежно, как это воздушно lioubliou!..
— Что, — говорит, — на мученье, на тиранство, что ли,
я тебе досталась, разбойник
ты этакой, что
ты надо
мной властвовать задумал!
Я, говорит, хочу —
люблю, не хочу — не
люблю.
Пришла опять весна, пошли ручьи с гор, взглянуло и в наши леса солнышко.
Я, ваше благородие, больно это времечко
люблю; кажется, и не нарадуешься: везде капель, везде вода — везде, выходит, шум; в самом, то есть, пустом месте словно кто-нибудь
тебе соприсутствует, а не один
ты бредешь, как зимой, например.
— Да
ты не смейся, — говорю
я, — а скажи
мне толком: согласна ли
ты меня любить — вот, мол, что!
— А что, — говорит, — никак
ты меня и взаправду
любишь?
И столько
я любила смотреть, как он, бывало, идет по улице, что даже издальки завидишь, так словно в груде у
тебя похолодеет.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень
люблю палевое.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они
мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у
меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Я не
люблю церемонии. Напротив,
я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз
меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который
мне очень знаком, говорит
мне: «Ну, братец, мы
тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Так как
я знаю, что за
тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что
ты человек умный и не
любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую
тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя подумали: // «Колом сбивал их, что ли,
ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу не хвастая, //
Любил меня мужик!