Неточные совпадения
Но на этот счет Алексей Дмитрич оставался непреклонным. Кшецынский
продолжал обедать за столом его высокородия, и — мало того! — каждый раз, вставая из-за стола, проходил мимо
своего врага с улыбкою, столь неприметною, что понимать и оценить всю ее ядовитость мог только Федор. Но возвратимся к рассказу.
И княжна невольно опускает на грудь
свою голову. «И как хорош, как светел божий мир! —
продолжает тот же голос. — Что за живительная сила разлита всюду, что за звуки, что за звуки носятся в воздухе!.. Отчего так вдруг бодро и свежо делается во всем организме, а со дна души незаметно встают все ее радости, все ее светлые, лучшие побуждения!»
— И заметьте, —
продолжает она, — как все это самодовольно навязывается вам! и эта Клеопатра с
своим маринованным голосом, и этот идиот Алексис, и нахальная Марья Ивановна…
— Помолись, родимый, за меня! помолись, миленький! — говорит молодая бабенка, опуская
свою копеечку в чашку слепенького старика, сидящего на корточках; но он, не обращая на это внимания,
продолжает тоскливо тянуть
свою песню...
— Посмотрите на эту толпу, одетую в пестрые праздничные
свои наряды, —
продолжает генеральша, не обратив внимания на комплимент
своего усердного поклонника, — mais je vous demande un peu, si ce n'est pas joli?
— Скажу, примерно, хошь про себя, —
продолжал Пименыч, не отвечая писарю, — конечно, меня господь разумением выспренним не одарил, потому как я солдат и, стало быть, даров прозорливства взять мне неоткуда, однако истину от неправды и я различить могу… И это именно так, что бывают на свете такие угодные богу праведники и праведницы, которые единым простым
своим сердцем непроницаемые тайны проницаемыми соделывают, и в грядущее, яко в зерцало, очами бестелесными прозревают!
— Мне, милостивый государь, чужого ничего не надобно, —
продолжала она, садясь возле меня на лавке, — и хотя я неимущая, но, благодарение богу, дворянского
своего происхождения забыть не в силах… Я имею счастие быть лично известною вашим папеньке-маменьке… конечно, перед ними я все равно, что червь пресмыкающий, даже меньше того, но как при всем том я добродетель во всяком месте, по дворянскому моему званию, уважать привыкла, то и родителей ваших не почитать не в силах…
Белугин. Да такое, братец ты мой, дело, что даже заверить трудно. Задумал я, братец ты мой, строиться, воображение
свое то есть соблюсти… (
Продолжает рассказывать шепотом.)
— Другое дело вот мы, грешные, —
продолжал он, не слушая меня, — в нас осталась натура первобытная, неиспорченная, в нас кипит, сударь, этот непочатой ключ жизни, в нас новое слово зреет… Так каким же ты образом этакую-то широкую натуру хочешь втянуть в
свои мизерные, зачерствевшие формы? ведь это, брат, значит желать протащить канат в игольное ушко! Ну, само собою разумеется, или ушко прорвет, или канат не влезет!
— Эй, Ларивон! скажи барыне, чтоб прислала нам бутылочки три шипучки… Извини, брат, шампанского нет. Так-то, друг! —
продолжал он, садясь подле меня и трепля меня по коленке, — вот я и женат… А кто бы это подумал? кто бы мог предвидеть, что Павлушка Лузгин женится и остепенится?.. а порядочные-таки мы были с тобой ёрники в
свое время!
— А впрочем, как бы то ни было, а это достоверно, что Лузгин Павлушка остался тем же, чем был всегда, —
продолжал он, — то есть душевно… Ну, конечно, в других отношениях маленько, быть может, и поотстали — что делать! всякому
своя линия на свете вышла…
— Ну, слава богу! кажется, все обстоит по-старому! —
продолжал он, весело потирая руки, — Немврод в движении, — стало быть, хищные звери не оставили проказ
своих… Ну, а признайтесь, вы, верно, на ловлю собрались?
— Эту фанаберию, то есть жажду практической деятельности, —
продолжал он, — долго носил и я в
своей голове — и бросил.
— Уж я ему несколько раз повторял, —
продолжал он встревоженным голосом, — чтоб был осторожнее, в особенности насчет мордасов, а он все
свое:"Во-первых, говорит, у мужичка в сиденье истома и геморрой, если не тово… а во-вторых, говорит, я уж двадцать лет именьями управляю, и без этого дело не обходилось, и вам учить меня нечего!.."Право, так ведь и говорит в глаза! Такая грубая шельма!
— Истинная правда! — прервал Рогожкин, — вот у нас в полку служил поручик Живчиков, так он как залучит, бывало, метреску, да станет она ему
свои резоны рассказывать:"Ты, говорит, мне момо-то [66] не говори, а подавай настоящее дело"… Погубители вы! —
продолжал он, обращаясь к Горехвастову и трепля его по ляжке.
— А следует ли оставлять узника боса и сира? —
продолжал Перегоренский, указывая на
свои ноги, которые действительно лишены были всякой обуви.
— Не возмогу рещи, —
продолжал он, вздернув голову кверху и подкатив глаза так, что видны делались одни воспаленные белки, — не возмогу рещи, сколь многие претерпел я гонения. Если не сподобился, яко Иона, содержаться во чреве китове, зато в собственном моем чреве содержал беса три года и три месяца… И паки обуреваем был злою женою, по вся дни износившею предо мной звериный
свой образ… И паки обуян был жаждою огненною и не утолил гортани
своей до сего дня…
— Так вот-с эта Мавра Кузьмовна, —
продолжал он, — и задумала учредить здесь
свою эпархию Скитов ей, пожалуй, не жалко, потому что в ту пору хоть и была она в уваженье, да все как-то на народе ее не видать было; там, что ни выдет, бывало, все-таки больше не к ней, а ко всем скитам сообща относят, ну, а теперь она действует сама собой, и у всех, значит, персонально на виду.
— Конечно, сударь, может, мамынька и провинилась перед родителем, —
продолжала Тебенькова, всхлипывая, — так я в этом виноватою не состою, и коли им было так тошно на меня смотреть, так почему ж они меня к дяденьке Павлу Иванычу не отдали, а беспременно захотели в
своем доме тиранить?