Неточные совпадения
Наконец стадо загнано, деревня пустеет; только кое-где
по завалинкам сидят еще старики, да и те позевывают и постепенно,
один за другим, исчезают в воротах.
Министром ему быть настоящее место
по уму;
один грех был: к напитку имел не то что пристрастие, а так — какое-то остервенение.
Темно.
По улицам уездного городка Черноборска, несмотря на густую и клейкую грязь, беспрестанно снуют экипажи самых странных видов и свойств. Городничий уже раз десять, в течение трех часов, успел побывать у подъезда ярко освещенного каменного дома, чтобы осведомиться о здоровье генерала. Ответ был, однако ж, всякий раз
один и тот же: «Его высокородие изволят еще почивать».
Живоглотом он прозван
по той причине, что, будучи еще в детстве и обуреваемый голодом, которого требованиям не всегда мог удовлетворить его родитель, находившийся при земском суде сторожем, нередко блуждал
по берегу реки и вылавливал в ней мелкую рыбешку, которую и проглатывал живьем, твердо надеясь на помощь божию и на чрезвычайную крепость своего желудка, в котором,
по собственному его сознанию, камни жерновые всякий злак в
один момент перемалывали.
Сальные свечи в изобилии горят во всех комнатах; однако ж в
одной из них, предназначенной, по-видимому, для резиденции почетного гостя, на раскрытом ломберном столе горят даже две стеариновые свечи, которые Дмитрий Борисыч, из экономии, тушит, и потом, послышав на улице движение, вновь зажигает.
Живновский в увлечении, вероятно, позабыл, что перед ним сидит
один из смиренных обитателей Крутогорска. Он быстрыми шагами ходил взад и вперед
по комнате, потирая руки, и физиономия его выражала нечто плотоядное, как будто в самом деле он готов был живьем пожрать крутогорскую страну.
Папа Порфирия Петровича был сельский пономарь; maman — пономарица. Несомненно, что герою нашему предстояла самая скромная будущность, если б не
одно обстоятельство. Известно, что в древние времена
по селам и весям нашего обширного отечества разъезжали благодетельные гении, которые замечали природные способности и необыкновенное остроумие мальчиков и затем,
по влечению своих добрых сердец, усердно занимались устройством судеб их.
— Виноват, — говорит, — Семен Акимыч, не погубите! Я, то есть, единственно
по сердоболию; вижу, что дама образованная убивается, а оне… вот и письма-с!.. Думал я, что оне
одним это разговором, а теперь видел сам, своими глазами видел!..
«Кому от этого вред! ну, скажите, кому? — восклицает остервенившийся идеолог-чиновник, который великим постом в жизнь никогда скоромного не едал, ни
одной взятки не перекрестясь не бирал, а о любви к отечеству отродясь без слез не говаривал, — кому вред от того, что вино в казну не
по сорока, а
по сорока пяти копеек за ведро ставится!»
Не вдруг, а день за день, воровски подкрадывается к человеку провинцияльная вонь и грязь, и в
одно прекрасное утро он с изумлением ощущает себя сидящим
по уши во всех крошечных гнусностях и дешевых злодействах, которыми преизобилует жизнь маленького городка.
В
одно прекрасное утро проснувшиеся крутогорские чиновники с изумлением увидели, что
по улицам мирного Крутогорска журчат ручьи слез, а площади покрыты дрожащими от холода голыми малютками.
Эту maman я, признаюсь откровенно, не совсем-то долюбливаю;
по моему мнению, она самая неблагонамеренная дама в целом Крутогорске (ограничимся
одним этим милым мне городом).
Мало-помалу образовались в зале кружки, и даже Алексей Дмитрич, желая принять участие в общем разговоре, начал слоняться из
одного угла в другой, наводя на все сердца нестерпимое уныние. Женский пол скромно пробирался через зал в гостиную и робко усаживался
по стенке, в ожидании хозяек.
— Да ноне чтой-то и везде жить некорыстно стало. Как старики-то порасскажут, так что в старину-то
одного хлеба родилось! А ноне и земля-то словно родить перестала… Да и народ без християнства стал… Шли мы этта на богомолье, так
по дороге-то не то чтоб тебе копеечку или хлебца, Христа ради, подать, а еще тебя норовят оборвать… всё больше
по лесочкам и ночлежничали.
— Да бает старик, что далече, по-за Пермь, в сибирские страны перетаскиваться придется… Ты возьми, сколько
одной дорогой-то нужи примешь!..
Тут вижу я и знакомца моего Порфирия Петровича, который,
по мелкости своего роста, обязывается делать два шага там, где его превосходительству приходится делать только
один.
В это время проходит
по двору женщина, засучивши сарафан и неся в
одной руке ведро воды, а другую, вероятно для равновесия, держа наотмашь.
Боченков прежде всего принимается за шпанскую водку и заедает ее огромным куском языковой колбасы; потом
по очереди приступает и к другим яствам, не минуя ни
одного.
Театр представляет приемную комнату в доме князя Чебылкина. При открытии занавеса просители стоят небольшими группами: Живновский с Забияк иным, Белугин с Скопищевым, Хоробиткина с Шумиловой;
один Пафнутьев стоит особняком. Долгий, Малявка и Сыч стоят
по стенке и
по временам испускают глубокие вздохи.
Театр представляет комнату весьма бедную;
по стенам поставлено несколько стульев под красное дерево, с подушками, обтянутыми простым холстом. В простенке, между двумя окнами, стол, на котором разбросаны бумаги. У
одной стены неубранная кровать. Вообще, убранство и порядок комнаты обнаруживают в жильце ее отсутствие всякого стремленья к чистоте и опрятности.
Ну, а
по лесной части
одни угощенья чего стоят!
Ижбурдин. Какие они, батюшка, товарищи? Вот выпить, в три листа сыграть — это они точно товарищи, а помочь в коммерческом деле — это, выходит, особь статья.
По той причине, что им же выгоднее, коли я опоздаю ко времени, а как совсем затону — и того лучше. Выходит, что коммерция, что война — это сюжет
один и тот же. Тут всякий не то чтоб помочь, а пуще норовит как ни на есть тебя погубить, чтоб ему просторнее было. (Вздыхает.)
Это, ваше благородие, всё враги нашего отечества выдумали, чтоб нас как ни на есть с колеи сбить. А за ними и наши туда же лезут — вон эта гольтепа, что негоциантами себя прозывают. Основательный торговец никогда в экое дело не пойдет, даже и разговаривать-то об нем не будет,
по той причине, что это все
одно, что против себя говорить.
С
одной стороны, старая система торговли, основанная, как вы говорили сами, на мошенничестве и разных случайностях, далее идти не может; с другой стороны, устройство путей сообщения, освобождение торговли от стесняющих ее ограничений,
по вашим словам, неминуемо повлечет за собой обеднение целого сословия, в руках которого находится в настоящее время вся торговля…
А потом? потом сон, сладкий сон наложил бы на все это свою всесильную руку; полногрудые нимфы пустились бы в обольстительнейший танец с генеральскими эполетами, звезды — с общим уважением;
одни груды золота остались бы по-прежнему неподвижны, иронически посматривая на всю эту суматоху.
Иду я
по улице и поневоле заглядываю в окна. Там целые выводки милых птенцов, думаю я, там любящая подруга жизни, там чадолюбивый отец, там так тепло и уютно… а я! Я
один как перст в целом мире; нет у меня ни жены, ни детей, нет ни кола ни двора, некому ни приютить, ни приголубить меня, некому сказать мне «папасецка», некому назвать меня «брюханчиком»; в квартире моей холодно и неприветно. Гриша вечно сапоги чистит [47] или папиросы набивает… Господи, как скучно!
Но, с
одной стороны, я прежде всего и выше всего уважаю форму, и тогда только, когда она предстанет пред мое лицо, вооруженная всеми подписями, печатьми и скрепами, я позволяю себе дать ей легкий щелчок
по носу, чтобы знала форма, что она все-таки ничто перед моими высшими соображениями.
Чистая идея — нечто до того удивительное
по своему интимному свойству все проникать, все перерабатывать, что рассудок теряется и меркнет при
одном представлении об этом всесильном могуществе.
Эта скачка очень полезна; она поддерживает во мне жизнь, как рюмка водки поддерживает жизнь в закоснелом пьянице. Посмотришь на него: и руки и ноги трясутся, словно весь он ртутью налит, а выпил рюмку-другую — и пошел ходить как ни в чем не бывало. Точно таким образом и я: знаю, что на мне лежит долг, и при
одном этом слове чувствую себя всегда готовым и бодрым. Не из мелкой корысти, не из подлости действую я таким образом, а
по крайнему разумению своих обязанностей, как человека и гражданина.
Одно только показалось мне странным:
по какому случаю баба и мужик, совершенно друг другу посторонние, вместе совершают столь тяжкое преступление.
Одни из них занимаются тем, что ходят в халате
по комнате и от нечего делать посвистывают; другие проникаются желчью и делаются губернскими Мефистофелями; третьи барышничают лошадьми или передергивают в карты; четвертые выпивают огромное количество водки; пятые переваривают на досуге свое прошедшее и с горя протестуют против настоящего…
— Да, брат, я счастлив, — прервал он, вставая с дивана и начиная ходить
по комнате, — ты прав! я счастлив, я любим, жена у меня добрая, хорошенькая…
одним словом, не всякому дает судьба то, что она дала мне, а за всем тем, все-таки… я свинья, брат, я гнусен с верхнего волоска головы до ногтей ног… я это знаю! чего мне еще надобно! насущный хлеб у меня есть, водка есть, спать могу вволю… опустился я, брат, куда как опустился!
В нравственном отношении он обладает многими неоцененными качествами: отлично передергивает карты, умеет подписываться под всякую руку, готов бражничать с утра до вечера, и исполняет это без всякого ущерба для головы, лихо поет и пляшет по-цыгански, и со всем этим соединяет самую добродушную и веселую откровенность.
Одно только в нем не совсем приятно: он любит иногда приходить в какой-то своеобразный, деланный восторг, и в этом состоянии лжет и хвастает немилосердно.
— Entre nous soit dit, [Между нами говоря (франц.).] — говаривал он мне
по этому случаю, — мы
одни только и можем понимать друг друга.
Он когда-то служил в военной службе, но вскоре нашел, что тут только
одно расстройство здоровья, вставать надо рано, потом часов пять ходить, а куда идешь — неизвестно, и потому решился приютиться
по гражданской части, где,
по крайности, хоть выспаться вволю дают.
Я был похож на того жалкого пропойца, который, пробезобразничав напролет ночь в дымной и душной комнате, выбегает утром, в
одном легоньком пальтишке, на морозный воздух и спешит домой, бессознательно озираясь
по сторонам и не имея ни единой мысли в голове…
— Однако мы не нашли покоя, которого искали, — продолжал Горехвастов несколько сентиментально, — однажды я метал банк, и метал,
по обыкновению, довольно счастливо, как вдруг
один из понтеров, незнакомец вершков этак десяти, схватил меня за руки и сжал их так крепко, что кости хрустнули.
Ну, и взял он с него
по целковому с улья, а в ведомости и настрочил"У такого-то, Пахома Сидорова, лошадей две, коров три, баранов и овец десять, теленок
один, домашних животных шестнадцать, кур семь, пчел тридцать
одна тысяча девятьсот девяносто семь".
Принял он, сударь, и схиму, перед кончиной,
по той причине, что перед лицо божие похотел предстать в ангельском всеоружии; об
одном только жалел, что не сподобил его бог мученический венец восприять, что вот он на свободе преставляется, а не в узах и не в тесноте.
Остался я после отца
по двадцатому году; ни братьев, ни сестер не было:
один как перст с матушкой. Года были подходящие; матушка стала стара; хозяйство в расстрой пошло… вот и стала ко мне приставать старуха: женись да женись.
От дикости ли это ихней, а только что ни деревня у них, то толк новый, даже в
одном и том же селенье
по нескольку бывает.
Одни на воду веруют; соберутся, знашь, в избе, поставят посреди чан с водой и стоят вокруг, доколе вода не замутится; другие девку нагую в подполье запирают, да потом ей кланяются; третьи говорят"Несогрешивый спасенья не имет", — и стараются
по этой причине как возможно больше греха на душу принять, чтоб потом было что замаливать.
И вдруг, знаете, сижу я
один, будто сном забывшись, и слышу, что
по избе благовоние разливается: фимиам не фимиам, а такого запаху я и не слыхивал —
одно слово,
по душе словно мягким прошло: так оно сладко и спокойно на тебя действует.
Все, думаю, распознать прежде надо, нечем на что-нибудь решиться. Да на что ж и решаться-то? думаю. Из скитов бежать? Это все
одно что в острог прямо идти,
по той причине, что я и бродяга был, и невесть с какими людьми спознался. Оставаться в лесах тоже нельзя: так мне все там опостылело, что глядеть-то сердце измирает… Господи!
Лошадей заставляют спрыгнуть на корму, и только испытанное благонравие этих животных может успокоить ваши опасения насчет того, что
одно самое ничтожное, самое естественное движение лошади может стоить жизни любому из пассажиров, кое-как приютившихся
по стенкам и большею частью сидящих не праздно, а с веслом в руках.
— Они, ваше высокоблагородие, человек слабый, можно сказать, и в уме даже повредившись
по той причине, что с утра, теперича, и до вечера в
одном этом малодушестве спокойствие находят…
Старуха встала, глухо кашляя и злобно посматривая на меня. Она
одною рукой уперлась об косяк двери, а другою держала себя за грудь, из которой вылетали глухие и отрывистые вопли. И долгое еще время, покуда я сидел у Мавры Кузьмовны, раздавалось
по всему дому ее голошение, нагоняя на меня нестерпимую тоску.
— Не возмогу рещи, — продолжал он, вздернув голову кверху и подкатив глаза так, что видны делались
одни воспаленные белки, — не возмогу рещи, сколь многие претерпел я гонения. Если не сподобился, яко Иона, содержаться во чреве китове, зато в собственном моем чреве содержал беса три года и три месяца… И паки обуреваем был злою женою,
по вся дни износившею предо мной звериный свой образ… И паки обуян был жаждою огненною и не утолил гортани своей до сего дня…
Старуха была ни жива ни мертва; она и тряслась, и охала, и кланялась ему почти в ноги и в то же время охотно вырвала бы ему поганый его язык, который готов был, того и гляди, выдать какую-то важную тайну. Мое положение также делалось из рук вот неловким; я не мог не предъявить своего посредничества уже
по тому
одному, что присутствие Михеича решительно мешало мне приступить к делу.
В прежнее время, как они все в
одном гнезде каркали, оно, конечно, пейзаж был не пригож, да,
по крайности, все на виду и на счету были.