Живновский. Надо, надо будет скатать к старику; мы с Гордеем душа в
душу жили… Однако как же это? Ведь Гордею-то нынче было бы под пятьдесят, так неужто дедушка его до сих пор на службе состоит? Ведь старику-то без малого сто лет, выходит. Впрочем, и то сказать, тогда народ-то был какой! едрёный, коренастый! не то что нынче…
Неточные совпадения
— Старшой-ет сын, Ванюша, при мне… Второй сын, Кузьма Акимыч, графскими людьми в Москве заправляет; третий сын, Прохор, сапожную мастерскую в Москве у Арбатских ворот держит, четвертый сын, Петруша, у Троицы в ямщиках — тоже хозяйствует! пятой сын, Семен, у Прохора-то в мастерах
живет, а шестой, сударь, Михеюшко, лабаз в Москве же держит… Вот сколько сынов у меня! А мнуков да прамнуков так и не сосчитать… одной, сударь, своею
душой без двух тридцать тягол его графскому сиятельству справляю, во как!
Живновский. У меня дело верное.
Жил я, знаете, в Воронежской губернии,
жил и, можно сказать, бедствовал! Только Сашка Топорков — вот, я вам доложу, душа-то! — «скатай-ко, говорит, в Крутогорск; там, говорит, винцо тенериф есть — так это точно мое почтение скажешь!» — ну, я и приехал!
Весною поют на деревьях птички; молодостью, эти самые птички поселяются на постоянное жительство в сердце человека и поют там самые радостные свои песни; весною, солнышко посылает на землю животворные лучи свои, как бы вытягивая из недр ее всю ее роскошь, все ее сокровища; молодостью, это самое солнышко просветляет все существо человека, оно, так сказать, поселяется в нем и пробуждает к жизни и деятельности все те богатства, которые скрыты глубоко в незримых тайниках
души; весною, ключи выбрасывают из недр земли лучшие, могучие струи свои; молодостью, ключи эти, не умолкая, кипят в
жилах, во всем организме человека; они вечно зовут его, вечно порывают вперед и вперед…
— Вот, дружище, даже поврать не дадут — вот что значит совесть-то налицо! У меня,
душа моя, просто; я
живу патриархом; у меня всякий может говорить все, что на язык взбредет… Анна Ивановна! потчуй же гостя, сударыня! Да ты к нам погостить, что ли?
Только вот и думаем мы, что
живут, дескать, это барышни, а и душа-то, мол, в них куриная, а капиталами большими владеют-с.
Вот и удумал я идти сперва на Лупью, а там, буду, мол,
жив, постепенно
душу спасать стану.
Думал я и
жить и умереть тут, думал
душу свою спасти, нарочно от родных, от своих мест бежал — и тут нет удачи.
Сам ты знаешь, что, если всякий
душу спасать начнет, кто же в мире-то
жить станет?
И не то чтоб я в самом деле много
жил, много изведал, много выстрадал… нет, я чувствую, что в этом отношении я еще свеж и непорочен, как девственница, и между тем сознаю, что
душа моя действительно огрубела, а в сердце царствует преступная вялость.
— Да, мутновато! Читают и слушают пророков, которые пострашнее. Чешутся. Души почесывают. У многих
душа живет под мышками. — И, усмехнувшись, она цинично добавила, толкнув Клима локтем:
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности;
душа моя жаждет просвещения.
Скучно, брат, так
жить; хочешь наконец пищи для
души.
У каждого крестьянина //
Душа что туча черная — // Гневна, грозна, — и надо бы // Громам греметь оттудова, // Кровавым лить дождям, // А все вином кончается. // Пошла по
жилам чарочка — // И рассмеялась добрая // Крестьянская
душа! // Не горевать тут надобно, // Гляди кругом — возрадуйся! // Ай парни, ай молодушки, // Умеют погулять! // Повымахали косточки, // Повымотали душеньку, // А удаль молодецкую // Про случай сберегли!..
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч
живет для
души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого не подразумевали под ними и что они, ничего не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что не мог
жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении
души и т. п.