Неточные совпадения
Начинается суматоха; вынимаются причалы; экипаж ваш слегка трогается; вы слышите глухое позвякиванье подвязанного колокольчика; пристегивают пристяжных; наконец все готово;
в тарантасе вашем появляется шляпа и слышится: «Не будет ли, батюшка, вашей милости?» — «Трогай!» — раздается сзади, и вот вы бойко взбираетесь на крутую
гору, по почтовой дороге, ведущей мимо общественного сада.
А
в городе между тем во всех окнах
горят уж огни; по улицам еще бродят рассеянные группы гуляющих; вы чувствуете себя дома и, остановив ямщика, вылезаете из экипажа и сами идете бродить.
С
горы спускается деревенское стадо; оно уж близко к деревне, и картина мгновенно оживляется; необыкновенная суета проявляется по всей улице; бабы выбегают из изб с прутьями
в руках, преследуя тощих, малорослых коров; девчонка лет десяти, также с прутиком, бежит вся впопыхах, загоняя теленка и не находя никакой возможности следить за его скачками;
в воздухе раздаются самые разнообразные звуки, от мычанья до визгливого голоса тетки Арины, громко ругающейся на всю деревню.
Между тем дом Желвакова давно уже
горит в многочисленных огнях, и у ворот поставлены даже плошки, что привлекает большую толпу народа, который, несмотря ни на дождь, ни на грязь, охотно собирается поглазеть, как веселятся уездные аристократы.
Сальные свечи
в изобилии
горят во всех комнатах; однако ж
в одной из них, предназначенной, по-видимому, для резиденции почетного гостя, на раскрытом ломберном столе
горят даже две стеариновые свечи, которые Дмитрий Борисыч, из экономии, тушит, и потом, послышав на улице движение, вновь зажигает.
— Помнишь ли, как мы
в Мещанской,
в четвертом-то этаже,
горе мыкали?
Уже
в начале марта полились с
гор ручьи и прилетели грачи, чего и старожилы
в Крутогорской губернии не запомнят.
Тот же голос твердит ей: «Господи! как отрадно, как тепло
горит в жилах молодая кровь! как порывисто и сладко бьется
в груди молодое сердце! как освежительно ласкает распаленные страстью щеки молодое дыханье!
Во-первых, я постоянно страшусь, что вот-вот кому-нибудь недостанет холодного и что даже самые взоры и распорядительность хозяйки не помогут этому
горю, потому что одною распорядительностью никого накормить нельзя; во-вторых, я вижу очень ясно, что Марья Ивановна (так называется хозяйка дома) каждый мой лишний глоток считает личным для себя оскорблением; в-третьих, мне кажется, что,
в благодарность за вышеозначенный лишний глоток, Марья Ивановна чего-то ждет от меня, хоть бы, например, того, что я, преисполнившись яств, вдруг сделаю предложение ее Sevigne, которая безобразием превосходит всякое описание, а потому менее всех подает надежду когда-нибудь достигнуть тех счастливых островов, где царствует Гименей.
— Нет, сударь, много уж раз бывал. Был и
в Киеве, и у Сергия-Троицы [38] был, ходил ив Соловки не однова… Только вот на Святой
Горе на Афонской не бывал, а куда, сказывают, там хорошо! Сказывают, сударь, что такие там есть пустыни безмолвные, что и нехотящему человеку не спастись невозможно, и такие есть старцы-постники и подражатели, что даже самое закоснелое сердце словесами своими мягко яко воск соделывают!.. Кажется, только бы бог привел дойти туда, так и живот-то скончать не жалко!
И взяла его та юница за руки, и взглянула ему
в самые очи, и ощутил Вассиан, яко некий огнь
в сердце его
горит, и увидел пламень злой из очей ее исходящ, и зрел уже себя вверженным
в пропасть огненную…
Эка, подумаешь, приключилась над нами штука! жили мы доселе словно
в девичестве,
горя не ведали, а теперь во куда дело-то пошло!
О, вы, которые живете другою, широкою жизнию, вы, которых оставляют жить и которые оставляете жить других, — завидую вам! И если когда-нибудь придется вам горько и вы усомнитесь
в вашем счастии, вспомните, что есть иной мир, мир зловоний и болотных испарений, мир сплетен и жирных кулебяк — и
горе вам, если вы тотчас не поспешите подписать удовольствие вечному истцу вашей жизни — обществу!
Господи! неужели нужно, чтоб обстоятельства вечно гнели и покалывали человека, чтоб не дать заснуть
в нем энергии, чтобы не дать замереть той страстности стремлений, которая
горит на дне души, поддерживаемая каким-то неугасаемым огнем? Ужели вечно нужны будут страдания, вечно вопли, вечно скорби, чтобы сохранить
в человеке чистоту мысли, чистоту верования?
В окнах большей части домов зажигаются огни, которые сначала как-то тускло
горят, а потом мало-помалу разрастаются
в великолепные иллюминации.
В пространной зале
горит это милое дерево, которое так сладко заставляет биться маленькие сердца.
Скажите мне, отчего
в эту ночь воздух всегда так тепел и тих, отчего
в небе
горят миллионы звезд, отчего природа одевается радостью, отчего сердце у меня словно саднит от полноты нахлынувшего вдруг веселия, отчего кровь приливает к горлу, и я чувствую, что меня как будто поднимает, как будто уносит какою-то невидимою волною?
"Христос воскрес!" — звучат колокола, вдруг загудевшие во всех углах города;"Христос воскрес!" — журчат ручьи, бегущие с
горы в овраг;"Христос воскрес!" — говорят шпили церквей, внезапно одевшиеся огнями;"Христос воскрес!" — приветливо шепчут вечные огни, горящие
в глубоком, темном небе;"Христос воскрес!" — откликается мне давно минувшее мое прошлое.
Но это только на время: почуется
в воздухе горечь, получается новое приказание, вызывающее к деятельности, и я, как почтовая лошадь, распрямляю разбитые ноги и скачу по камням и щебню, по
горам и оврагам, по топям и грязи.
Одни из них занимаются тем, что ходят
в халате по комнате и от нечего делать посвистывают; другие проникаются желчью и делаются губернскими Мефистофелями; третьи барышничают лошадьми или передергивают
в карты; четвертые выпивают огромное количество водки; пятые переваривают на досуге свое прошедшее и с
горя протестуют против настоящего…
Люблю я, знаете, иногда посмотреть на нашего мужичка, как он там действует: лежит, кажется, целый день на боку, да зато уж как примется, так у него словно
горит в руках дело! откуда что берется!
— Я вам скажу, например, Флоранс — что это за женщина, что это за огонь был!
Сгорала, милостивый государь!
сгорала и вновь возрождалась, и вновь
сгорала! Однажды приезжаю к ней и вижу, что есть что-то тут неладное; губки бледные, бровки, знаете, сдвинуты, а
в глазах огоньки
горят.
Пришла опять весна, пошли ручьи с
гор, взглянуло и
в наши леса солнышко. Я, ваше благородие, больно это времечко люблю; кажется, и не нарадуешься: везде капель, везде вода — везде, выходит, шум;
в самом, то есть, пустом месте словно кто-нибудь тебе соприсутствует, а не один ты бредешь, как зимой, например.
Видит она: впереде у ней Иерусалим-град стоит; стоит град за морями синиими, за туманами великиими, за лесами дремучиими, за
горами высокиими. И первая
гора — Арарат-гора, а вторая
гора — Фавор-гора, а третья-то
гора — место лобное… А за ними стоит Иерусалим-град велик-пригож; много
в нем всякого богачества, много настроено храмов божиих, храмов божиих християнскиих; турка пройдет — крест сотворит, кизилбаш пройдет — храму кланяется.
Сижу я дома, а меня словно лихоманка ломает: то озноб, то жарынь всего прошибает; то зуб с зубом сомкнуть не могу, то весь так и
горю горма. Целую Ночь надо мной баба промаялась, ни-ни, ни одной минуточки не сыпал. На другой день, раным-ранехонько, шасть ко мне дядя Федот
в избу.
А другой раз случалось и так, что голова словно
в огне
горит, ничего кругом не видишь, и все будто неповинная кровь перед тобою льется, и кроткие речи
в ушах слышатся, а
в углу будто сам Деоклитиян-царь сидит, и вид у него звероподобный, суровый.
От бедности или просто с
горя, только отец мой запивал шибко: случалось ли нам видеть его
в месяц раз или два тверёзым, доподлинно сказать не могу.
Или вот возвращаешься ночью домой из присутствия речным берегом, а на той стороне туманы стелются, огоньки
горят, паром по реке бежит, сонная рыба
в воде заполощется, и все так звонко и чутко отдается
в воздухе, — ну и остановишься тут с бумагами на бережку и самому тебе куда-то шибко хочется.
Смотришь иногда, как мужик
в базарный день по площади шагает — и
горя ему мало!
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы без
горя живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так
в ту же пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху, целую неделю рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?