Неточные совпадения
Мы рассуждаем в этом случае так: губерния Крутогорская хоть куда; мы тоже люди хорошие и, к тому же, приладились к губернии так, что она нам словно жена; и климат, и
все, то есть и то и другое, так
хорошо и прекрасно, и так
все это славно, что вчуже даже мило смотреть на нас, а нам-то, пожалуй, и умирать не надо!
Замечу мимоходом, что Марья Ивановна очень
хорошо знает это обстоятельство, но потому-то она и выбрала Анфису Петровну в поверенные своей сплетни, что, во-первых, пренебрежение мсьё Щедрина усугубит рвение Анфисы Петровны, а во-вторых, самое имя мсьё Щедрина
всю кровь Анфисы Петровны мгновенно превратит в сыворотку, что также на руку Марье Ивановне, которая, как дама от природы неблагонамеренная, за один раз желает сделать возможно большую сумму зла и уязвить своим жалом несколько персон вдруг.
mais vous concevez, mon cher, делай же он это так, чтоб читателю приятно было; ну, представь взяточника, и изобрази там… да в конце-то, в конце-то приготовь ему возмездие, чтобы знал читатель, как это не
хорошо быть взяточником… а то так на распутии и бросит — ведь этак и понять, пожалуй, нельзя, потому что, если возмездия нет, стало быть, и факта самого нет, и
все это одна клевета…
В провинции лица умеют точно так же
хорошо лгать, как и в столицах, и если бы кто посмотрел в нашу сторону, то никак не догадался бы, что в эту минуту разыгрывалась здесь одна из печальнейших драм, в которой действующими лицами являлись оскорбленная гордость и жгучее чувство любви, незаконно попранное, два главные двигателя
всех действий человеческих.
—
Хорошо вам на свете жить, Николай Тимофеич, — говорит со вздохом Петр Федорыч, — вот и в равных с вами чинах нахожусь, а
все счастья нет.
— Я люблю, чтоб у меня
все было в порядке… завод так чтоб завод, карета так карета… В Москве делают и
хорошо, да
все как-то не по мне!
— Это ты, сударь,
хорошо делаешь, что папыньку с мамынькой не забываешь… да и
хорошо ведь в деревне-то! Вот мои ребятки тоже стороною-то походят-походят, а
всё в деревню же придут! в городе, бат,
хорошо, а в деревне лучше. Так-то, сударь!
— Ну, он поначалу было и вразумился, словно и посмирнел, а потом сходил этта по хозяйству,
все обсмотрил:"Нет, говорит, воля твоя, батюшка, святая, а только уж больно у тебя хозяйство
хорошо! Хочу, говорит, надо
всем сам головой быть, а Ванюшку не пущу!"
Забиякин. Засвидетельствовав, как я сказал, нанесенное мне оскорбление, я пошел к господину полицеймейстеру… Верьте, князь, что не будь я дворянин, не будь я, можно сказать, связан этим званием, я презрел бы
все это… Но, как дворянин, я не принадлежу себе и в нанесенном мне оскорблении вижу оскорбление благородного сословия, к которому имею счастие принадлежать! Я слишком
хорошо помню стихи старика Державина...
Хорошо еще, что маменька их в чулан заперли, а то, кажется, они и стекла-то бы
все повышибли!
Ижбурдин. А как бы вам объяснить, ваше благородие? Называют это и мошенничеством, называют и просто расчетом — как на что кто глядит. Оно конечно, вот как тонешь,
хорошо, как бы кто тебе помог, а как с другого пункта на дело посмотришь, так ведь не всякому же тонуть приходится. Иной двадцать лет плавает, и
все ему благополучно сходит: так ему-то за что ж тут терять? Это ведь дело не взаимное-с.
То была первая, свежая любовь моя, то были первые сладкие тревоги моего сердца! Эти глубокие серые глаза, эта кудрявая головка долго смущали мои юношеские сны.
Все думалось."Как
хорошо бы погладить ее, какое бы счастье прильнуть к этим глазкам, да так и остаться там жить!"
Мы
все слишком
хорошо воспитаны, мы обучались разным наукам, мы мечтаем о том, чтобы у нас
все было чисто, у нас такие опрятные взгляды на администрацию… согласитесь сами, что даже самое comme il faut запрещает нам мараться в грязи.
А воротишься в деревню — какая вдруг божья благодать
всю внутренность твою просветлит! выйдешь этак на лужайку или вот хоть в лесок зайдешь — так это
хорошо, и светло, и покойно, что даже и идти-то никуда не хочется!
— Уж так-то, брат,
хорошо, что даже вспомнить грустно! Кипело тогда
все это, земля, бывало, под ногами горела! Помнишь ли, например, Катю — ведь что это за прелесть была! а! как цыганские-то песни пела! или вот эту:"Помнишь ли, мой любезный друг"? Ведь душу выплакать можно! уж на что селедка — статский советник Кобыльников из Петербурга приезжал, а и тот двадцатипятирублевую кинул — камни говорят!
— Да просто никакого толку нет-с. Даже и не говорят ничего… Пошел я этта сначала к столоначальнику, говорю ему, что вот так и так… ну, он было и выслушал меня, да как кончил я: что ж, говорит, дальше-то? Я говорю:"Дальше, говорю, ничего нет, потому что я
все рассказал". — "А! говорит, если ничего больше нет…
хорошо, говорит". И ушел с этим, да с тех пор я уж и изымать его никак не мог.
Возвращаясь домой поздно вечером, он принимался сводить в одно целое
все говоренное и слышанное в течение дня, и хотя не успевал в этом, но чувствовал себя как-то отлично
хорошо и легко.
В чем именно заключалось это хорошее и легкое, он определить не мог, а просто
хорошо, да и
все тут.
Сторона наша лесистая, болотистая и непривольная; куда ни глянешь —
все лес, да вода, да тундра непроходимая; однако лучше этой стороны, кажется, на
всем свете не сыщешь:
все там
хорошо.
— Иду я, ваше благородие, в волостное — там, знашь,
всех нас скопом в работу продают; такие есть и подрядчики, — иду я в волостное, а сам горько-разгорько плачу: жалко мне, знашь, с бабой-то расставаться.
Хорошо. Только чую я, будто позаде кто на телеге едет — глядь, ан это дядя Онисим."Куда, говорит, путь лежит?"
Хорошо тоже весной у нас бывает. В городах или деревнях даже по дорогам грязь и навоз везде, а в пустыне снег от пригреву только пуще сверкать начнет. А потом пойдут по-под снегом ручьи; снаружи ничего не видно, однако кругом тебя
все журчит… И речка у нас тут Ворчан была — такая быстрая, веселая речка. Никуда от этих радостей идти-то и не хочется.
— Вы вот тамотка
все насчет християнства заботу имеете. А ты сперва расскажи, чем оно теперь-то, по-твоему, не
хорошо, християнство-то?
Время, предшествующее началу следствия, самое тягостное для следователя. Если план следствия
хорошо составлен, вопросы обдуманы, то нетерпение следователя растет, можно сказать, с каждою минутой.
Все мыслящие силы его до такой степени поглощены предметом следствия, что самая малейшая помеха выводит его из себя и заставляет горячиться и делать тысячу промахов в то самое время, когда
всего нужнее хладнокровие и расчет.
—
Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы без горя живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху, целую неделю рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве не знаешь, что я
всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?
— Послушай, Иван Гарасимыч, — вступается мой ямщик, — чиновник ведь едет!.. не
хорошо, Иван Гарасимыч! ты над своими куражься, любезный друг, а чиновник, хошь как хошь,
все он тебе чиновник…