Неточные совпадения
Но
вот долетают до вас звуки колоколов, зовущих ко всенощной; вы
еще далеко от города, и звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула, как будто весь воздух полон чудной музыки, как будто все вокруг вас живет и дышит; и если вы когда-нибудь были ребенком, если у вас было детство, оно с изумительною подробностью встанет перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность, все верованья, вся эта милая слепота, которую впоследствии рассеял опыт и которая так долго и так всецело утешала ваше существование.
Однако
вот и станция; вы утомлены немного, но это — то приятное утомление, которое придает
еще более цены и сладости предстоящему отдыху.
— Аким, Аким Сергеев, — торопливо отвечает голос. Ваше любопытство заинтересовано; вы посылаете разведать, что происходит у вас в соседях, и узнаете, что
еще перед вами приехал сюда становой для производства следствия да
вот так-то день-деньской и мается.
А то
вот у нас
еще фортель какой был — это обыск повальный.
Вот как видят, что время уходит — полевая-то работа не ждет, — ну, и начнут засылать сотского: „Нельзя ли, дескать, явить милость, спросить, в чем следует?“ Тут и смекаешь: коли ребята сговорчивые, отчего ж им удовольствие не сделать, а коли больно много артачиться станут, ну и
еще погодят денек-другой.
А то
еще вот какой случай был.
— Ре-ко-мен-да-цшо! А зачем, смею вас спросить, мне рекомендация? Какая рекомендация? Моя рекомендация
вот где! — закричал он, ударя себя по лбу. — Да, здесь она, в житейской моей опытности! Приеду в Крутогорск, явлюсь к начальству, объясню, что мне нужно… ну-с, и дело в шляпе… А то
еще рекомендация!.. Эй, водки и спать! — прибавил он совершенно неожиданно.
— Что станешь с ним, сударь, делать! Жил-жил, все радовался, а теперь
вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего
еще я, сударь, боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А ну, как он в ту пору, получивши деньги-то, отцу вдруг скажет:"Я, скажет, папынька, много вами доволен, а денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон пошел!
Живновский.
Еще бы! насчет этой исполнительности я просто не человек, а огонь! Люблю, знаете, распорядиться! Ну просто, я вам
вот как доложу: призови меня к себе его сиятельство и скажи: «Живновский, не нравится
вот мне эта борода (указывает на Белугина), задуши его, мой милый!» — и задушу! то есть, сам тут замру, а задушу.
Малявка. Ну!
вот я и говорю, то есть, хозяйке-то своей: «Смотри, мол, Матренушка, какая у нас буренушка-то гладкая стала!» Ну, и ничего опять, на том и стали, что больно уж коровушка-то хороша. Только на другой же день забегает к нам это сотский."Ступай, говорит, Семен: барин [В некоторых губерниях крестьяне называют станового пристава барином. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] на стан требует". Ну, мы
еще и в ту пору с хозяйкой маленько посумнились: «Пошто, мол, становому на стан меня требовать!..»
Вот выбрал я другой день, опять иду к нему. «Иван Никитич, — говорю ему, — имейте сердоболие, ведь я уж десять лет в помощниках изнываю; сами изволите знать, один столом заправляю; поощрите!» А он: «Это, говорит, ничего не значит десять лет; и
еще десять лет просидишь, и все ничего не значит».
Крестовоздвиженский. Уж куда ему, ваше высокородие, взятку! просто именно от неведенья и простодушия; я его лично знаю-с, он у меня
еще писцом служил: прекраснейший чиновник-с, только уж смирен очень; его бы, ваше высокородие, куда-нибудь, где поспокойнее, перевести; хоть бы
вот в заседатели.
Да уж хоть бы этот поскорее женился — все бы один конец, а теперь сиди
вот дома, слушай все эти безобразия, да
еще себя наблюдай.
Бобров.
Вот вы какие! а
еще говорите, что любите.
Ижбурдин. Так-с, это точно-с, цена сходственная; а
вот намеднись так мне вотячок по сороку копеечек кулей с пяток в анбары свалил… этак-то будет, пожалуй,
еще поавантажнее-с…
А
вот вы
еще, Савва Семеныч, говорите, чтобы одним предметом торговать!
— А я
еще утрось из дому убег, будто в ряды, да
вот и не бывал с тех самых пор… то есть с утра с раннего, — прибавил он, и вдруг, к величайшему моему изумлению, пискливым дискантом запел: — "На заре ты ее не буди…"[48]
Он воскрес и для тебя, серый армяк! Он сугубо воскрес для тебя, потому что ты целый год, обливая потом кормилицу-землю, славил имя его, потому что ты целый год трудился, ждал и все думал:"
Вот придет светлое воскресенье, и я отдохну под святою сенью его!"И ты отдохнешь, потому что в поле бегут
еще веселые ручьи, потому что земля-матушка только что первый пар дала, и ничто
еще не вызывает в поле ни твоей сохи, ни твоего упорного труда!
— Да, да, — отвечает дедушка, — я
еще старик здоровенный… здоровенный старик, только
вот ноженьки плохо ходят… плохо, куда плохо ходят ноженьки…
— Плохо, сударыня, плохо! совсем ноне плохо стало; сам я
вот недослышу что-то, а Палагеюшка у меня
еще молода… Об ину пору так разнеможешься, словно и взаправду старость пришла. А пуще всего ноженьки! мозжат это, знаешь, мозжат, словно
вот винтом тебе кость-ту винтит!
Живого матерьялу они, сударь, не понимают! им все бы
вот за книжкой, али
еще пуще за разговорцем: это ихнее поле; а как дойдет дело до того, чтоб пеньки считать, — у него, вишь, и ноженьки заболели.
Лесок какой есть, и в тот не пускают,
вот эконькой щепочки не дадут; да намеднись
еще спрашивают, нельзя ли, мол, и за воду-то деньги брать!..
Конечно, я до сих пор
еще не принес никакой непосредственной пользы: я не вырыл колодца, я не обжигал кирпичей, не испек ни одного хлеба, но взамен того я смягчал нравы, я изгонял меланхолию из сердец и поселял в них расположение к добрым подвигам…
вот прямые заслуги моей юмористической деятельности!
— Женись, брат, женись!
Вот этакая ходячая совесть всегда налицо будет! Сделаешь свинство — даром не пройдет! Только результаты все
еще как-то плохи! — прибавил он, улыбаясь несколько сомнительно, — не действует! Уж очень, что ли, мы умны сделались, да выросли, только совесть-то как-то скользит по нас."Свинство!" — скажешь себе, да и пошел опять щеголять по-прежнему.
— Или помнишь ли Мочалова в «Гамлете»? Умереть — уснуть… башмаков
еще не износила… и этот хохот, захватывающий дыханье в груди зрителя…
Вот это жизнь, это сфера безграничная, как самое искусство, разнообразная, как природа!.. А что мы теперь?.. выпьем!..
— А
еще говоришь, что любишь! Нет,
вот наша Арапка, так та точно меня любит!.. Арапка! Арапка! — кликнула она, высовываясь в форточку.
— Что уж со мной после этого было — право, не умею вам сказать. Разнообразие изумительное! Был я и актером в странствующей труппе, был и поверенным, и опять игроком. Даже удивительно, право, как природа неистощима!
Вот кажется, упал, и так упал, что расшибся в прах, — ан нет, смотришь, опять вскочил и пошел шагать, да
еще бодрее прежнего.
Однако
вот я в тюрьме, да и то, видишь,
еще мало, потому, говорят, у тебя на душе убивство!
Нет, тут совсем дело другое: тут, сударь,
вот антихрист примешался, тут старина родная, земство, и мало ли
еще чего.
И
еще доложу вам, сударь, такой, примерно, предмет, что сколько
вот я ни бродил по свету, сколько ни знавал «особников», а истинной, настоящей то есть любви в них не видал.
А не то
вот словно дурость найдет: все
еще думается, что я богат, что скоро обедать надо, что свечи дома все вышли, что с такого-то
вот рубль донять следует, а Мокея оковского и постращать не лишнее.
— А я тут их всех гуртом окрутил, — говорит Мартемьян, — чего нам ждать? указу нам нету, а слуги Христовы надобны.
Вот другой
еще у нас старец есть, Николой зовется: этот больше веселый да забавный. Наши девки все больно об нем стужаются."У меня, говорит, робят было без счету: я им и отец, и кум, и поп; ты, говорит, только напусти меня, дяденька, а я уж християнское стадо приумножу". Такой веселой.
— Да
вот как видишь! какая
еще штука-то уморная была!
— Ну
вот, — говорит Мавра Кузьмовна, — и
еще новобранца привела, и в грамоте доволен, и с книгами обращение иметь может, и по крюкам знает, и демественному обучался [77] — молодец на все руки: какого
еще к черту попа желать надоть!
— А какого им ляду «просвещения»! ты
вот говоришь «просвещение», а они, пожалуй, и приобыкли без"просвещения"-то, так им оно поди и за ересь
еще покажется.
— Какая, сударь, у нас грамота? печать церковную читать коё-как
еще могу… да и то ноне глазами ослабла. Намеднись
вот Петр Васильевич канунчик прочитать просил, так и то, сударь, не могла: даже Дарья Семеновна, хозяйка ихняя, удивилась —
вот, сударь, какова наша грамота… Это хошь у кого хотите спросите.
Жениться мне на ней самому? — нечем жить будет; а между тем и такой
еще расчет в голове держу, что
вот у меня пять рублей в месяц есть, да она рубля с три выработает, а может, и все пять найдутся — жить-то и можно.
Это бы
еще ничего, пожалуй, да
вот что не хорошо: получивши четвертак, я на гривенник выпил и тятеньку угостил.