Неточные совпадения
Вот только и говорит Иван Кузьмич: «Позовемте, господа, архивариуса, —
может быть, он поймет».
Да только засвистал свою любимую „При дороженьке стояла“, а как
был чувствителен и не
мог эту песню без слез слышать, то и прослезился немного. После я узнал, что он и впрямь велел сотским тело-то на время в овраг куда-то спрятать.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть,
может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович, как ни в чем не бывало. И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал, как она
была.
«А вот городничий у нас
был — этот другого сорта
был мужчина, и подлинно гусь лапчатый назваться
может.
Снаружи-то он будто и не злобствует, да и внутри,
может, нет у него на тебя негодования, однако хуже этого человека на всем свете не сыщешь: весь как
есть злющий.
— А я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих со зверьми дикиими, в пустынях жил со львы лютыими; слеп
был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не
могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
Известно,
могла бы она и попридерживать его при случае, да уж очень смирна
была; ну, и он тоже осторожность имел, во все эти дрязги ее не вмешивал.
Через неделю, глядь, что ни на
есть к первому кожевенному заводчику с обыском: „Кожи-то, мол, у тебя краденые“. Краденые не краденые, однако откуда взялись и у кого купил, заводчик объясниться не
мог.
На этом самом месте и разбудил меня Алексеев, а то бы,
может, и бог знает что со мной
было!
— Помню, господин Желваков!
будем,
будем, господин Желваков! Кшецынский! и ты, братец,
можешь с нами! Смотри же, не ударь лицом в грязь: я люблю, чтоб у меня веселились… Ну, что новенького в городе? Как поживают пожарные лошадки?
Живоглотом он прозван по той причине, что,
будучи еще в детстве и обуреваемый голодом, которого требованиям не всегда
мог удовлетворить его родитель, находившийся при земском суде сторожем, нередко блуждал по берегу реки и вылавливал в ней мелкую рыбешку, которую и проглатывал живьем, твердо надеясь на помощь божию и на чрезвычайную крепость своего желудка, в котором, по собственному его сознанию, камни жерновые всякий злак в один момент перемалывали.
— Нет, ты поезжай… ты поезжай! Я не
могу! Я спокоен не
буду, пока ты в городе.
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего не хочу, чтоб
была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг такая неприятность! Головы найти не
могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
Дорога уже испортилась; черная, исковерканная полоса ее безобразным горбом выступает из осевшего по сторонам снега; лошади беспрестанно преступаются, и потому вы волею-неволею должны ехать шагом; сверх того, местами попадаются так называемые зажоры, которые
могут заставить вас простоять на месте часов шесть и более, покуда собьют окольный народ, и с помощью его ваша кибитка
будет перевезена или, правильнее, перенесена на руках по ту сторону колодца, образовавшегося посреди дороги.
Кроме того,
есть еще тайная причина, объясняющая наше нерасположение к проезжему народу, но эту причину я
могу сообщить вам только под величайшим секретом: имеются за нами кой-какие провинности, и потому мы до смерти не любим ревизоров и всякого рода любопытных людей, которые любят совать свой нос в наше маленькое хозяйство.
— Но, однако ж, воротясь, задал-таки я Сашке трезвону: уповательно полагать должно, помнит и теперь… Впрочем, и то сказать, я с малолетства такой уж прожектер
был. Голова, батюшка, горячая; с головой сладить не
могу! Это вот как в критиках пишут, сердце с рассудком в разладе — ну, как засядет оно туда, никакими силами оттуда и не вытащишь: на стену лезть готов!
Однако все чиновники и все знакомые его убеждены, что он
мог бы и
петь и играть, если б только захотел.
И не то чтоб стар
был — всего лет не больше тридцати — и из себя недурен, и тенор такой сладкий имел, да вот поди ты с ним! рассудком уж больно некрепок
был, не
мог сносить сивушьего запаха.
Однажды сидит утром исправник дома, чай
пьет; по правую руку у него жена, на полу детки валяются; сидит исправник и блаженствует. Помышляет он о чине асессорском, ловит мысленно таких воров и мошенников, которых пять предместников его да и сам он поймать не
могли. Жмет ему губернатор руку со слезами на глазах за спасение губернии от такой заразы… А у разбойников рожи-то, рожи!..
Оказывалось, например, что «таких ручек и ножек не
может быть даже у принцессы»; что лицо княжны показывает не более восьмнадцати лет; разобраны
были самые сокровенные совершенства ее бренного тела, мельчайшие подробности ее туалета, и везде замечено что-нибудь в похвалу благодетельницы.
Но мало-помалу и эта докучная мысль начинает беспокоить вас реже и реже; вы даже сами спешите прогнать ее, как назойливого комара, и, к полному вашему удовольствию, добровольно, как в пуховике, утопаете в болоте провинцияльной жизни, которого поверхность так зелена, что издали, пожалуй,
может быть принята за роскошный луг.
Иногда ей удавалось встречать там Техоцкого, и хотя, по своему положению в губернском свете, она не
могла ни говорить, ни танцевать с ним, но в эти вечера она
была вполне счастлива.
Однако ж встречи с Техоцким не
могли быть частыми.
Сверх того, и в отношении к туалету у Техоцкого не все
было в исправности, и провинности, обнаруживавшиеся по этой части,
были так очевидны, что не
могли не броситься в глаза даже ослепленной княжне.
Юные коллежские регистраторы и канцелярские чиновники избирали его своим конфидентом в сердечных случаях, потому что он по преимуществу
был муж совета. Хотя бури жизни и порастрепали несколько его туалет, но никто не
мог дать более полезного наставления насчет цвета штанов, который
мог бы подействовать на сердце женщины с наиболее сокрушительною силой…
— Ты меня послушай! — говорил он таинственным голосом, — это, брат, все зависит от того, как поведешь дело!
Может быть славная штука,
может быть и скверная штука; можно
быть становым и можно
быть ничем… понимаешь?
Но если бы она
могла взглянуть в глаза Техоцкому, если б талия ее, которую обнимала рука милого ей канцеляриста,
была хоть на минуту одарена осязанием, она убедилась бы, что взор его туп и безучастен, она почувствовала бы, что рука эта не согрета внутренним огнем.
Техоцкий молчал; княжна также не
могла произнести ни слова. В первом молчание
было результатом тупости чувства, во второй — волнения, внезапно охватившего все ее существо. Наконец княжна не выдержала и заплакала.
— Умный человек-с, — говаривал мне иногда по этому поводу крутогорский инвалидный начальник, — не
может быть злым, потому что умный человек понятие имеет-с, а глупый человек как обозлится, так просто, без всякого резона, как индейский петух, на всех бросается.
Есть у них на все этакой взгляд наивный, какого ни один человек в целом мире иметь не
может.
—
Может быть, — отвечает он, — а это она хорошо сделала, что пожелала Агриппине чистоты: опрятность никогда не мешает.
— За меня отдадут-с… У меня, Марья Матвевна, жалованье небольшое, а я и тут способы изыскиваю… стало
быть, всякий купец такому человеку дочь свою, зажмуря глаза, препоручить
может… Намеднись иду я по улице, а Сокуриха-купчиха смотрит из окна:"Вот, говорит, солидный какой мужчина идет"… так, стало
быть, ценят же!.. А за что? не за вертопрашество-с!
— Я у него в доме что хошь делаю! захочу, чтоб фрукт
был,
будет и фрукт… всякий расход он для меня сделать должен… И стало
быть, если я тебя и твоих семейных к Пазухину приглашаю, так ты
можешь ехать безо всякой опасности.
— Ишь гуляльщик какой нашелся! жене шляпки третий год купить не
может… Ты разве голую меня от родителей брал? чай, тоже всего напасено
было.
— Скажу, примерно, хошь про себя, — продолжал Пименыч, не отвечая писарю, — конечно, меня господь разумением выспренним не одарил, потому как я солдат и, стало
быть, даров прозорливства взять мне неоткуда, однако истину от неправды и я различить
могу… И это именно так, что бывают на свете такие угодные богу праведники и праведницы, которые единым простым своим сердцем непроницаемые тайны проницаемыми соделывают, и в грядущее, яко в зерцало, очами бестелесными прозревают!
Вот оно, стало
быть, и выходит по-моему, что только простое, незлокозненное сердце святыней растворяться
может!
— Да,
может быть, он просто от наказания скрывался? — спросил я.
— Пустяки, Архип, это все по неразумию! рассуди ты сам: змея гадина ядовитая, так
может ли
быть, чтоб мы о сю пору живы остались, жир ее кажный день пимши!
— Нет, я колбасы
есть не
могу!
— Так, дружище, так… Ну, однако, мы теперича на твой счет и сыти и пьяни… выходит, треба
есть нам соснуть. Я пойду, лягу в карете, а вы, мадамы, как
будет все готово,
можете легонько прийти и сесть… Только, чур, не будить меня, потому что я спросоньев лют бываю! А ты, Иван Онуфрич, уж так и
быть, в кибитке тело свое белое маленько попротряси.
Иван Онуфрич весь синь от злости; губы его дрожат; но он сознает, что есть-таки в мире сила, которую даже его бесспорное и неотразимое величие сломить не
может! Все он себе покорил, даже желудок усовершенствовал, а придорожного мужика покорить не
мог!
Я люблю эту бедную природу,
может быть, потому, что, какова она ни
есть, она все-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной, точно так же как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она
была свидетельницей первых тревог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого.
— Да Кузьма-то,
может быть, только застращать тебя хочет?
Забиякин (Живновскому). И представьте себе, до сих пор не
могу добиться никакого удовлетворения. Уж сколько раз обращался я к господину полицеймейстеру; наконец даже говорю ему: «Что ж, говорю, Иван Карлыч, справедливости-то, видно, на небесах искать нужно?» (Вздыхает.) И что же-с? он же меня, за дерзость, едва при полиции не заарестовал! Однако, согласитесь сами,
могу ли я оставить это втуне! Еще если бы честь моя не
была оскорблена, конечно, по долгу християнина, я
мог бы, я даже должен бы
был простить…
Забиякин. Только он сидит и прихлебывает себе чай… ну, взорвало, знаете, меня, не
могу я этого выдержать!
Пей он чай, как люди
пьют, я бы ни слова — бог с ним! а то, знаете, помаленьку, точно бог весть каким блаженством наслаждается… Ну, я, конечно, в то время его раскровенил.
Забиякин (улыбаясь). Должно
быть, что не без того-с. По человечеству, знаете… А ведь прискорбно
будет, поручик, если вы, с вашими познаниями, с вашими способностями, с вашим патриотизмом — потому что порядочный человек не
может не
быть патриотом — прискорбно
будет, если со всем этим вы не получите себе приличного места…
Забиякин. А что вы думаете?
может быть, и в самом деле изъян… это бывает! Я помню, как-то из Пермской губернии проезжали здесь, мещанина показывали, с лишком трех аршин-с. Так вы не поверите… точный ребенок-с! до того уж, знаете, велик, что стоять не в силах. Постоит-постоит для примеру — да и сядет: собственная это, знаете, тяжесть-то его так давит.
Налетов. Э… не
может этого
быть! вы на себя клевещете! да, впрочем, это известная замашка детей прибавлять себе лета… (Детским произношением.) Ну, пьизнайтесь, больсой оцень хоцется
быть?
Живновский. А позвольте узнать, об каком Желвакове изволите говорить? у нас
был в полку Желваков, лихой малый, так тот, кажется, опился…
Может быть, это брат его?
Разбитной.
Есть в ней, знаете, эта простота, эта мягкость манер, эта женственность, это je ne sais quoi enfin, [не знаю, наконец, что (франц.)] которое
может принадлежать только аристократической женщине… (Воодушевляясь.) Ну, посмотрите на других наших дам… ведь это просто совестно, ведь от них чуть-чуть не коровьим маслом воняет… От этого я ни в каком больше доме не бываю, кроме дома князя… Нет, как ни говорите, чистота крови — это ничем не заменимо…