Неточные совпадения
Губерния наша дальняя, дворянства этого нет, ну, и жили мы тут как у Христа за пазушкой; съездишь, бывало, в год раз в губернский город, поклонишься
чем бог послал благодетелям и
знать больше ничего не хочешь.
А вот вы, молодые люди, поди-ка, чай, думаете,
что нынче лучше, народ, дескать, меньше терпит, справедливости больше, чиновники
бога знать стали.
Ну, это, я вам доложу, точно грех живую душу таким родом губить. А по прочему по всему чудовый был человек, и прегостеприимный — после, как умер, нечем похоронить было: все,
что ни нажил, все прогулял! Жена до сих пор по миру ходит, а дочки — уж
бог их
знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая,
что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я,
знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава
богу, теперь уж недалечко и до места.
— А какая у него одежа? пониток черный да вериги железные — вот и одежа вся. Известно, не без того, чтоб люди об нем не
знали; тоже прихаживали другие и милостыню старцу творили: кто хлебца принесет, кто холстеца, только мало он принимал, разве по великой уж нужде. Да и тут, сударь, много раз при мне скорбел,
что по немощи своей, не может совершенно от мира укрыться и полным сердцем всего себя
богу посвятить!
— Так я, сударь, и пожелал; только
что ж Кузьма-то Акимыч,
узнавши об этом, удумал? Приехал он ноне по зиме ко мне:"Ты, говорит, делить нас захотел, так я, говорит, тебе этого не позволяю, потому как я у графа первый человек! А как ты, мол, не дай
бог, кончишься, так на твоем месте хозяйствовать мне, а не Ивану, потому как он малоумный!"Так вот, сударь, каки ноне порядки!
Слова нет, надо между ними вводить какие-нибудь новости, чтоб они видели,
что тут есть заботы, попечения, и все это,
знаете, неусыпно, — но какие новости? Вот я, например, представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с тем удовлетворяет высшим соображениям, потому
что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а они там этой лучиной да дымом
бог знает как глаза свои портят.
— Слышал, братец, слышал! Только не
знал наверное, ты ли: ведь вас, Щедриных, как собак на белом свете развелось… Ну, теперь, по крайней мере, у меня протекция есть, становой в покое оставит, а то такой стал озорник,
что просто не приведи
бог… Намеднись град у нас выпал, так он, братец ты мой, следствие приехал об этом делать, да еще кабы сам приехал, все бы не так обидно, а то писаришку своего прислал… Нельзя ли, дружище, так как-нибудь устроить, чтобы ему сюда въезду не было?
Дразнила она меня таким манером долго, и все я себя перемогал; однако
бог попутал.
Узнал я как-то,
что Параня в лес по грибы идет. Пошел и я, а за поясом у меня топор, не то чтоб у меня в то время намерение какое было, а просто потому,
что мужику без топора быть нельзя. Встретился я с ней, а она — верно, забыла, как я ее у колодца-то трепал, — опять надо мной посмеивается...
Бог свидетель, барин, не чуял я в эту пору и сам,
что делаю; не
знаю и теперь.
— Был с нами еще секретарь из земского суда-с, да столоначальник из губернского правления… ну-с, и они тут же… то есть мещанин-с… Только были мы все в подпитии-с, и отдали им это предпочтение-с… то есть не мы, ваше высокоблагородие, а Аннушка-с… Ну-с, по этой причине мы точно их будто помяли… то есть бока ихние-с, — это и следствием доказано-с… А чтоб мы до
чего другого касались… этого я, как перед
богом, не
знаю…
— А вор, батюшка, говорит: и
знать не
знаю, ведать не ведаю; это, говорит, он сам коровушку-то свел да на меня, мол, брешет-ну! Я ему говорю: Тимофей, мол, Саввич,
бога, мол, ты не боишься, когда я коровушку свел? А становой-ет, ваше благородие, заместо того-то, чтобы меня, знашь, слушать, поглядел только на меня да головой словно замотал."Нет, говорит, как посмотрю я на тебя, так точно,
что ты корову-то украл!"Вот и сижу с этих пор в остроге. А на
что бы я ее украл? Не видал я,
что ли, коровы-то!
"Я старец. Старцем я прозываюсь потому, первое,
что греховную суету оставил и удалился в пустынножительство, а второе потому,
что в писании божественном искуснее, нечем прочие християне. Прочие християне в темноте ходят,
бога только по имени
знают; спросишь его «какой ты веры?» — он тебе отвечает «старой», а почему «старой» и в
чем она состоит, для него это дело темное.
А расходу для них не
бог знает сколько: только за тепло да за ласку, потому
что хлеб у него завсегда свой, и такой, сударь, хлеб,
что нашему брату только на диво, как они его едят.
Только наказал же меня за него
бог! После уж я
узнал,
что за ним шибко следили и
что тот же Андрияшка-антихрист нас всех выдал. Жил я в Крутогорске во всем спокойствии и сумнения никакого не имел, по той причине,
что плата от меня, кому следует, шла исправно. Сидим мы это вечером, ни об
чем не думаем; только вдруг словно в ворота тук-тук. Посмотрел я в оконце, ан там уж и дом со всех сторон окружен. Обернулся, а в комнате частный."
Что, говорит, попался, мошенник!"
— Ну, — сказал он под конец, — вижу,
что и подлинно я стар стал, а пуще того вам не угоден…
Знаю я,
знаю,
чего тебе хочется, отец Мартемьян! К бабам тебе хочется, похоть свою утолить хощешь у сосуда дьявольского… Коли так, полно вам меня настоятелем звать; выбирайте себе другого. Только меня не замайте, Христа ради, дайте перед
бога в чистоте предстать!
А тягости нам не
что было: только одну наружность соблюсти, так из-за этого много разговаривать не приходилось, потому
что и сами-то мы не
бог знает какие дворяне.
То есть дело это и
бог знает когда началось, потому
что оно, коли так рассудить, и не дело совсем, а просто надзор полицейский.
—
Что ж, видно, уж господу
богу так угодно; откупаться мне, воля ваша, нечем; почему как и денег брать откуда не
знаем. Эта штука, надзор, самая хитрая — это точно! Платишь этта платишь — ин и впрямь от своих делов отставать приходится. А ты, ваше благородие, много ли получить желаешь?
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь
бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил,
что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и
что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Осип. Да, слава
богу! Только
знаете что, Иван Александрович?