Неточные совпадения
Самый последний из
людей может что-нибудь для себя сделать, может добыть себе хлеба — он один ничего не может.
Уединившись с
самим собой, Павел Владимирыч возненавидел общество живых
людей и создал для себя особенную, фантастическую действительность.
Подстеречь этот удар, сознать его приближение очень трудно; приходится просто и безмолвно покориться ему, ибо это тот
самый удар, который недавнего бодрого
человека мгновенно и безапелляционно превращает в развалину.
Все, в чем она отказывала себе в течение жизни — хороший кусок, покой, беседа с живыми
людьми, — все это сделалось предметом
самых упорных помышлений.
Иудушка знал, что есть
человек, значащийся по документам его сыном, которому он обязан в известные сроки посылать условленное, то есть им же
самим определенное жалованье, и от которого, взамен того, он имеет право требовать почтения и повиновения.
— Вы
сами очень хорошо знаете, что в подобных случаях
люди об источниках забывают!
— Ах, детки, детки! — говорит он, — и жаль вас, и хотелось бы приласкать да приголубить вас, да, видно, нечего делать — не судьба!
Сами вы от родителей бежите, свои у вас завелись друзья-приятели, которые дороже для вас и отца с матерью. Ну, и нечего делать! Подумаешь-подумаешь — и покоришься.
Люди вы молодые, а молодому, известно, приятнее с молодым побыть, чем со стариком ворчуном! Вот и смиряешь себя, и не ропщешь; только и просишь отца небесного: твори, Господи, волю свою!
Вообще это был
человек, который пуще всего сторонился от всяких тревог, который по уши погряз в тину мелочей
самого паскудного самосохранения и которого существование, вследствие этого, нигде и ни на чем не оставило после себя следов.
Замаявши всех: и
людей и лошадей, полтора часа стоявших у подъезда, он наконец убедился, что у него
самого пересохло в горле от пустяков, и решился ехать.
Сам священник, хотя
человек еще молодой, значительно потускнел в этой обстановке.
Развязки нехитрых романов девичьей обыкновенно бывали очень строгие и даже бесчеловечные (виновную выдавали замуж в дальнюю деревню, непременно за мужика-вдовца, с большим семейством; виновного — разжаловывали в скотники или отдавали в солдаты); но воспоминания об этих развязках как-то стерлись (память культурных
людей относительно прошлого их поведения вообще снисходительна), а
самый процесс сослеживания «амурной интриги» так и мелькал до сих пор перед глазами, словно живой.
— Кабы не
сама своими глазами видела — не поверила бы! Даже удивительно, куда этакая прорва идет! Масла, круп, огурцов — всего! У других господ кашу-то
людям с гусиным жиром дают — таковские! — а у нас — все с маслом, да все с чухонскиим!
— Это точно, что
человек нередко, в мечтании своем, стремится недосягаемая досягнуть и к недоступному доступ найти. А вследствие того, или повод для раскаяния, или и
самую скорбь для себя обретает.
— А
человек все так
сам для себя устроил, что ничего у него натурального нет, а потому ему и ума много нужно. И
самому чтобы в грех не впасть, и других бы в соблазн не ввести. Так ли, батя?
— Генералами не генералами, а все-таки… Может, и знаменитый какой-нибудь
человек из Володьки выйдет! А воспитывают их там — отлично! Это уж я
сам знаю! Кроватки чистенькие, мамки здоровенькие, рубашечки на детушках беленькие, рожочки, сосочки, пеленочки… словом, все!
«Вот барышня говорила, будто он и
сам не знает, зачем говорит, — рассуждала она
сама с собою, — нет, в нем это злость действует! Знает он, который
человек против него защиты не имеет, — ну и вертит им, как ему любо!»
Но только что он начал забываться на этой мысли, только что начинал соображать, сколько в кадке может быть огурцов и сколько следует, при
самом широком расчете, положить огурцов на
человека, как опять в голове мелькнул луч действительности и разом перевернул вверх дном все его расчеты.
Правда, что вся эта искусственная махинация держалась на волоске; но
человеку, постоянно погруженному в
самого себя, не могло и в голову прийти, что этот волосок есть нечто очень тонкое, легко рвущееся.
Он надоедал, томил, тиранил (преимущественно
самых беззащитных
людей, которые, так сказать,
сами напрашивались на обиду), но и
сам чаще всего терял от своей затейливости.
Припоминал все столкновения и пререкания, какие случались у него с
людьми не только в недавнее время, но и в
самой отдаленной молодости, и разработывал их с таким расчетом, что всегда из всякого столкновения выходил победителем.
— Умный мужик Илья! старинный слуга! Нынче такие-то
люди выводятся. Нынче что: поюлить да потарантить, а чуть до дела коснется — и нет никого! — рассуждает
сам с собою Порфирий Владимирыч, очень довольный, что Илья из мертвых воскрес.
— Ты думаешь, Бог-то далеко, так он и не видит? — продолжает морализировать Порфирий Владимирыч, — ан Бог-то — вот он. И там, и тут, и вот с нами, покуда мы с тобой говорим, — везде он! И все он видит, все слышит, только делает вид, будто не замечает. Пускай, мол,
люди своим умом поживут; посмотрим, будут ли они меня помнить! А мы этим пользуемся, да вместо того чтоб Богу на свечку из достатков своих уделить, мы — в кабак да в кабак! Вот за это за
самое и не подает нам Бог ржицы — так ли, друг?
Человек он был состоятельный и, сверх того, подобно Люлькину, в качестве члена городской управы состоял в
самых благоприятных условиях относительно городского ящика.
Кукишев видел это разливанное море и сгорал от зависти. Ему захотелось во что бы ни стало иметь точно такой же въезжий дом и точь-в-точь такую же «кралю». Тогда можно было бы и время разнообразнее проводить: сегодня ночь — у Люлькинской «крали», завтра ночь — у его, Кукишева, «крали». Это была его заветная мечта, мечта глупого
человека, который чем глупее, тем упорнее в достижении своих целей. И
самою подходящею личностью для осуществления этой мечты представлялась Аннинька.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Очень почтительным и
самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный
человек,
самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Городничий. Я
сам, матушка, порядочный
человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я
сам тоже — я не люблю
людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
Я узнал это от
самых достоверных
людей, хотя он представляет себя частным лицом.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет
человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так
самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.