Неточные совпадения
— Пошел
с моих
глаз… тихоня! ты думаешь, что забьешься в угол, так я и не понимаю? Насквозь тебя понимаю, голубчик! все твои планы-прожекты как
на ладони вижу!
Лицо у него распухшее, волосы
на голове и бороде растрепанные,
с сильною проседью, голос громкий, но сиплый, простуженный,
глаза навыкате и воспаленные, частью от непомерного употребления водки, частью от постоянного нахождения
на ветру.
Иногда в контору приходил и сам Финогей Ипатыч
с оброками, и тогда
на конторском столе раскладывались по пачкам те самые деньги,
на которые так разгорались
глаза у Степана Владимирыча.
На другой день, утром, оба сына отправились к папеньке ручку поцеловать, но папенька ручки не дал. Он лежал
на постели
с закрытыми
глазами и, когда вошли дети, крикнул...
Воспаленные
глаза бессмысленно останавливаются то
на одном, то
на другом предмете и долго и пристально смотрят; руки и ноги дрожат; сердце то замрет, словно вниз покатится, то начнет колотить
с такою силой, что рука невольно хватается за грудь.
Он ненавидел Иудушку и в то же время боялся его. Он знал, что
глаза Иудушки источают чарующий яд, что голос его, словно змей, заползает в душу и парализует волю человека. Поэтому он решительно отказался от свиданий
с ним. Иногда кровопивец приезжал в Дубровино, чтобы поцеловать ручку у доброго друга маменьки (он выгнал ее из дому, но почтительности не прекращал) — тогда Павел Владимирыч запирал антресоли
на ключ и сидел взаперти все время, покуда Иудушка калякал
с маменькой.
Посреди разговора, никто и не слыхал, как подкрался Иудушка, яко тать в нощи. Он весь в слезах, голова поникла, лицо бледно, руки сложены
на груди, губы шепчут. Некоторое время он ищет
глазами образа, наконец находит и
с минуту возносит свой дух.
Все смолкают; стаканы
с чаем стоят нетронутыми. Иудушка тоже откидывается
на спинку стула и нервно покачивается. Петенька, видя, что всякая надежда потеряна, ощущает что-то вроде предсмертной тоски и под влиянием ее готов идти до крайних пределов. И отец и сын
с какою-то неизъяснимою улыбкой смотрят друг другу в
глаза. Как ни вышколил себя Порфирий Владимирыч, но близится минута, когда и он не в состоянии будет сдерживаться.
Вставши утром, она по привычке садилась к письменному столу, по привычке же начинала раскладывать карты, но никогда почти не доканчивала и словно застывала
на месте
с вперенными в окно
глазами.
Я,
с своей стороны, все сделал; счеты по опеке привел в порядок, ничего не скрыл, не утаил — все у всех
на глазах делал.
Перед ним явилась рослая и статная женщина
с красивым румяным лицом,
с высокою, хорошо развитою грудью,
с серыми
глазами навыкате и
с отличнейшей пепельной косой, которая тяжело опускалась
на затылок, — женщина, которая, по-видимому, проникнута была сознанием, что она-то и есть та самая «Прекрасная Елена», по которой суждено вздыхать господам офицерам.
— Вот-на! не успела повернуться — уж и скучно показалось! А ты поживи
с нами — тогда и увидим: может, и весело покажется! — ответил Порфирий Владимирыч, которого
глаза вдруг подернулись масленым отблеском.
Порфирий Владимирыч взглянул
на нее, но не докончил, а только крякнул. Может быть, он и
с намерением остановился, хотел раззадорить ее женское любопытство; во всяком случае, прежняя, едва заметная улыбка вновь скользнула
на ее лице. Она облокотилась
на стол и довольно пристально взглянула
на Евпраксеюшку, которая, вся раскрасневшись, перетирала стаканы и тоже исподлобья взглядывала
на нее своими большими мутными
глазами.
Погано скошенные
на ее бюст
глаза Иудушки сразу напомнили ей, что позади у нее уже образовался своего рода скарб,
с которым не так-то легко рассчитаться.
Как будто
с нее сняли все покровы до последнего и всенародно вывели ее обнаженною; как будто все эти подлые дыхания, зараженные запахами вина и конюшни, разом охватили ее; как будто она
на всем своем теле почувствовала прикосновение потных рук, слюнявых губ и блуждание мутных, исполненных плотоядной животненности
глаз, которые бессмысленно скользят по кривой линии ее обнаженного тела, словно требуют от него ответа: что такое «la chose»?
Так, например, у папеньки Петра Иваныча, дряхлого семидесятилетнего старика, тоже «сударка» была и тоже оказалась вдруг
с прибылью, и нужно было, по высшим соображениям, эту прибыль от старика утаить. А она, Арина Петровна, как
на грех, была в ту пору в ссоре
с братцем Петром Петровичем, который тоже, ради каких-то политических соображений, беременность эту сослеживал и хотел старику
глаза насчет «сударки» открыть.
Говоря это, Иудушка старался смотреть батюшке в
глаза, батюшка тоже,
с своей стороны, старался смотреть в
глаза Иудушке. Но, к счастью, между ними стояла свечка, так что они могли вволю смотреть друг
на друга и видеть только пламя свечи.
Он вдруг как-то понял, что, несмотря
на то, что
с утра до вечера изнывал в так называемых трудах, он, собственно говоря, ровно ничего не делал и мог бы остаться без обеда, не иметь ни чистого белья, ни исправного платья, если б не было чьего-то
глаза, который смотрел за тем, чтоб его домашний обиход не прерывался.
Гарцуя в нерешимости между конторщиком Игнатом и кучером Архипушкой и в то же время кося
глазами на краснорожего плотника Илюшу, который
с целой артелью подрядился вывесить господский погреб, она ничего не замечала, что делается в барском доме.
В Головлево явилась
на этот раз уж не та красивая, бойкая и кипящая молодостью девушка,
с румяным лицом, серыми
глазами навыкате,
с высокой грудью и тяжелой пепельной косой
на голове, которая приезжала сюда вскоре после смерти Арины Петровны, а какое-то слабое, тщедушное существо
с впалой грудью, вдавленными щеками,
с нездоровым румянцем,
с вялыми телодвижениями, существо сутулое, почти сгорбленное.
Наружные ставни окон затворялись, прислуга удалялась спать, и племянница
с дядей оставались
глаз на глаз.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья
с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям
с прищуренным
глазом и едким намеком
на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский
с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг
на друга
глазами.
Солдат опять
с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили каждую // Чуть-чуть не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои
на подравшихся //
На рынке мужиках: // «Под правым
глазом ссадина // Величиной
с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: //
На рубль пятнадцать
с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола
глаза! // Весь гнев
с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег
с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок
на ноги, // Высок и тощ до крайности; //
На нем сюртук
с медалями // Висел, как
на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. //
Глаза — что угольки!
Попасть
на доку надобно, // А толстого да грозного // Я всякому всучу… // Давай больших, осанистых, // Грудь
с гору,
глаз навыкате, // Да чтобы больше звезд!