Днем Ромашов старался хоть издали увидать ее на улице, но этого почему-то не случалось. Часто, увидав издали женщину, которая фигурой, походкой, шляпкой напоминала ему Шурочку, он бежал за ней со стесненным сердцем, с прерывающимся дыханием, чувствуя, как у него руки от волнения делаются холодными и влажными. И каждый раз, заметив свою ошибку, он ощущал в душе скуку, одиночество и какую-то
мертвую пустоту.
Отчаяньем, воспоминаньем страшным, // Сознаньем беззаконья моего, // И ужасом той
мертвой пустоты, // Которую в моем дому встречаю — // И новостью сих бешеных веселий, // И благодатным ядом этой чаши, // И ласками (прости меня, Господь) // Погибшего, но милого созданья… // Тень матери не вызовет меня // Отселе, — поздно, слышу голос твой, // Меня зовущий, — признаю усилья // Меня спасти… старик, иди же с миром; // Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Как прежде, искала она в водке жгучих и скорбных воспоминаний о погибшем первенце, но они не приходили, и тяжелая,
мертвая пустота не дарила ей ни образа, ни звука.
Неточные совпадения
Через некоторое время душевная
пустота, веявшая от
мертвой жизни
мертвого городка, начинала наполняться: из-за нее выходили тени прошлого.
Он рассказывает не мне, а себе самому. Если бы он молчал, говорил бы я, — в этой тишине и
пустоте необходимо говорить, петь, играть на гармонии, а то навсегда заснешь тяжким сном среди
мертвого города, утонувшего в серой, холодной воде.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя
пустота смотрит в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой
пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется в синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо звезд, в
мертвой тишине, без шума, как тонет камень, брошенный в воду. Долго я лежал неподвижно, боясь перевернуться с боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
Мельников не явился ночевать, Евсей пролежал всю ночь один, стараясь не двигаться. При каждом движении полог над кроватью колебался, в лицо веял запах сырости, а кровать певуче скрипела. Пользуясь тишиной, в комнате бегали и шуршали проклятые мыши, шорох разрывал тонкую сеть дум о Якове, Саше, и сквозь эти разрывы Евсей видел
мёртвую, спокойно ожидающую
пустоту вокруг себя, — с нею настойчиво хотела слиться
пустота его души.
И мир
мертвеет для души. Вокруг человека — не горячий трепет жизни, а холодная
пустота, «безгласие косности».