Неточные совпадения
Сначала Арина Петровна отнеслась
к этому новому занятию своего мужа брезгливо и даже с волнением (в котором, однако ж, больше играла роль привычка властности, нежели прямая ревность), но потом махнула
рукой и наблюдала только за тем, чтоб девки-поганки не носили барину ерофеича.
«А что, если б всех этих мух
к нему в хайлу препроводить — то-то бы, чай, небо с овчинку показалось!» — вдруг осеняет Головлева счастливая мысль, и он уже начинает подкрадываться
к купцу
рукой, чтобы привести свой план в исполнение, но на половине пути что-то припоминает и останавливается.
— Что, голубчик! попался
к ведьме в лапы! — крикнул он, покуда Степан Владимирыч целовал его
руку. Потом крикнул петухом, опять захохотал и несколько раз сряду повторил: — Съест! съест! съест!
В каком-то азарте пробирался он от конторы
к погребам, в одном халате, без шапки, хоронясь от матери позади деревьев и всевозможных клетушек, загромождавших красный двор (Арина Петровна, впрочем, не раз замечала его в этом виде, и закипало-таки ее родительское сердце, чтоб Степку-балбеса хорошенько осадить, но, по размышлении, она махнула на него
рукой), и там с лихорадочным нетерпением следил, как разгружались подводы, приносились с усадьбы банки, бочонки, кадушки, как все это сортировалось и, наконец, исчезало в зияющей бездне погребов и кладовых.
— Ну, не маленькие, и сами об себе помыслите! А я… удалюсь я с Аннушкиными сиротками
к чудотворцу и заживу у него под крылышком! Может быть, и из них у которой-нибудь явится желание Богу послужить, так тут и Хотьков
рукой подать! Куплю себе домичек, огородец вскопаю; капустки, картофельцу — всего у меня довольно будет!
Не торопясь вышел он из коляски, замахал
руками на дворовых, бросившихся барину
к ручке, потом сложил обе
руки ладонями внутрь и начал медленно взбираться по лестнице, шепотом произнося молитву.
Как ни сдерживал себя Иудушка, но ругательства умирающего до того его проняли, что даже губы у него искривились и побелели. Тем не менее лицемерие было до такой степени потребностью его натуры, что он никак не мог прервать раз начатую комедию. С последними словами он действительно встал на колени и с четверть часа воздевал
руки и шептал. Исполнивши это, он возвратился
к постели умирающего с лицом успокоенным, почти ясным.
Прошла минута, другая, хлопнула дверь, ведущая из сеней в девичью, и в конце коридора показалась Евпраксея, держа в
руках поднос, на котором лежал теплый сдобный крендель
к чаю.
Сказавши это, Петенька вдруг перестает качаться на стуле, оборачивается
к столу и облокачивается на него обеими
руками.
Потужил Иудушка, помахал
руками и, как добрый сын, прежде чем войти
к матери, погрелся в девичьей у печки, чтоб не охватило больную холодным воздухом.
Иудушка встал, поворотился лицом
к образу, сложил
руки ладонями внутрь и помолился. Даже слезы у него на глазах выступили: так хорошо он солгал! Но Аннинька, по-видимому, была не из чувствительных. Правда, она задумалась на минуту, но совсем по другому поводу.
Иудушка опять потянулся
к Анниньке и по-родственному похлопал ее
рукой по коленке, причем, конечно, невзначай, слегка позамешкался, так что сиротка инстинктивно отодвинулась.
При этом, для очистки совести, она припоминала, что один студент, с которым она познакомилась в Москве, на каждом шагу восклицал: святое искусство! — и тем охотнее сделала эти слова девизом своей жизни, что они приличным образом развязывали ей
руки и придавали хоть какой-нибудь наружный декорум ее вступлению на стезю,
к которой она инстинктивно рвалась всем своим существом.
Порфирий Владимирыч подвел Анниньку
к окну и указал
рукой на картину весеннего возрождения.
Бабенькины апартаменты были вытоплены. В спальной стояла совсем приготовленная постель, а на письменном столе пыхтел самовар; Афимьюшка оскребала на дне старинной бабенькиной шкатулочки остатки чая, сохранившиеся после Арины Петровны. Покуда настаивался чай, Федулыч, скрестивши
руки, лицом
к барышне, держался у двери, а по обеим сторонам стояли скотница и Марковна в таких позах, как будто сейчас, по первому манию
руки, готовы были бежать куда глаза глядят.
Но вот послышались в коридоре чьи-то ускоренные, тревожные шаги. Порфирий Владимирыч поспешно юркнул головой опять в кабинет, осторожно притворил дверь и на цыпочках рысцой подошел
к образу. Через секунду он уже был «при всей форме», так что когда дверь распахнулась и Улитушка вбежала в комнату, то она застала его стоящим на молитве со сложенными
руками.
Но Порфирий Владимирыч даже не обернулся
к ней, а только поспешнее обыкновенного зашевелил губами и вместо ответа помахал одной
рукой в воздухе, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
В то время когда Улитушка произносила свою угрозу, он уже повернулся лицом
к образам и скромно воздевал
руками.
Когда Иудушка вошел, батюшка торопливо благословил его и еще торопливее отдернул
руку, словно боялся, что кровопивец укусит ее. Хотел было он поздравить своего духовного сына с новорожденным Владимиром, но подумал, как-то еще отнесется
к этому обстоятельству сам Иудушка, и остерегся.
Порфирий Владимирыч бросился было на нее с сжатыми кулаками, но она так решительно выпятила вперед свою грудь, что он внезапно опешил. Оборотился лицом
к образу, воздел
руки, потрепетал губами и тихим шагом побрел в кабинет.
Крадучись, подползает он
к мужику и мигом выхватывает из
рук его топор.
Фока исчез; Порфирий Владимирыч берет лист бумаги, вооружается счетами, а костяшки так и прыгают под его проворными
руками… Мало-помалу начинается целая оргия цифр. Весь мир застилается в глазах Иудушки словно дымкой; с лихорадочною торопливостью переходит он от счетов
к бумаге, от бумаги
к счетам. Цифры растут, растут…
Вообще Любинька, по-видимому, окончательно сожгла свои корабли, и об ней ходили самые неприятные для сестрина самолюбия слухи. Говорили, что каждый вечер у ней собирается кутежная ватага, которая ужинает с полуночи до утра. Что Любинька председает в этой компании и, представляя из себя «цыганку», полураздетая (при этом Люлькин, обращаясь
к пьяным друзьям, восклицал: посмотрите! вот это так грудь!), с распущенными волосами и с гитарой в
руках, поет...
Аннинька проживала последние запасные деньги. Еще неделя — и ей не миновать было постоялого двора, наравне с девицей Хорошавиной, игравшей Парфенису и пользовавшейся покровительством квартального надзирателя. На нее начало находить что-то вроде отчаяния, тем больше, что в ее номер каждый день таинственная
рука подбрасывала записку одного и того же содержания: «Перикола! покорись! Твой Кукишев». И вот в эту тяжелую минуту
к ней совсем неожиданно ворвалась Любинька.
На другой день Аннинька ожидала поучений, но таковых не последовало. По обычаю, Порфирий Владимирыч целое утро просидел запершись в кабинете, но когда вышел
к обеду, то вместо одной рюмки водки (для себя) налил две и молча, с глуповатой улыбкой указал
рукой на одну из них Анниньке. Это было, так сказать, молчаливое приглашение, которому Аннинька и последовала.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием
к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и
руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?
Пусть каждый возьмет в
руки по улице… черт возьми, по улице — по метле! и вымели бы всю улицу, что идет
к трактиру, и вымели бы чисто…
К дочечке какой-нибудь хорошенькой подойдешь: «Сударыня, как я…» (Потирает
руки и подшаркивает ножкой.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто
к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся
к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг
к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Шитье
к ногам спустилося, // Сидит — зрачки расширены, //
Руками развела…