Неточные совпадения
— У
Бога милостей много, — говорила она при этом, — сиротки хлеба не
бог знает что съедят, а мне на старости лет — утешение! Одну дочку
Бог взял — двух дал!
—
Что ж, мой друг, и перенесешь, коли Господу
Богу угодно!
знаешь, в Писании-то
что сказано: тяготы друг другу носите — вот и выбрал меня он, батюшко, чтоб семейству своему тяготы носить!
— Как бы то ни было…
знаю,
что сама виновата… Да ведь и не
Бог знает, какой грех… Думала тоже,
что сын… Да и тебе бы можно не попомнить этого матери.
— Посмотрите на меня! — продолжал он, — как брат — я скорблю! Не раз, может быть, и всплакнул… Жаль брата, очень, даже до слез жаль… Всплакнешь, да и опомнишься: а Бог-то на
что! Неужто
Бог хуже нашего
знает, как и
что? Поразмыслишь эдак — и ободришься. Так-то и всем поступать надо! И вам, маменька, и вам, племяннушки, и вам… всем! — обратился он к прислуге. — Посмотрите на меня, каким я молодцом хожу!
— Я, маменька, давно позабыл! Я только к слову говорю: не любил меня брат, а за
что — не
знаю! Уж я ли, кажется… и так и сяк, и прямо и стороной, и «голубчик» и «братец» — пятится от меня, да и шабаш! Ан Бог-то взял да невидимо к своему пределу и приурочил!
— Вот ты меня бранишь, а я за тебя
Богу помолюсь. Я ведь
знаю,
что ты это не от себя, а болезнь в тебе говорит. Я, брат, привык прощать — я всем прощаю. Вот и сегодня — еду к тебе, встретился по дороге мужичок и что-то сказал. Ну и
что ж! и Христос с ним! он же свой язык осквернил! А я… да не только я не рассердился, а даже перекрестил его — право!
— Ну-ну-ну! успокойся! уйду!
Знаю,
что ты меня не любишь… стыдно, мой друг, очень стыдно родного брата не любить! Вот я так тебя люблю! И детям всегда говорю: хоть брат Павел и виноват передо мной, а я его все-таки люблю! Так ты, значит, не делал распоряжений — и прекрасно, мой друг! Бывает, впрочем, иногда,
что и при жизни капитал растащат, особенно кто без родных, один… ну да уж я поприсмотрю… А?
что? надоел я тебе? Ну, ну, так и быть, уйду! Дай только
Богу помолюсь!
— Выйдешь ли? который уж ты год обещаешь! Экзамены,
что ли, у вас трудные —
Бог тебя
знает!
— Не
бог знает что случилось — и завтра панихидку отслужишь. И панихидку и обеденку — всё справим. Все я, старая да беспамятная, виновата. С тем и ехала, чтобы напомнить, да все дорогой и растеряла.
— Ну, спал — так и слава
Богу. У родителей только и можно слатйнько поспать. Это уж я по себе
знаю: как ни хорошо, бывало, устроишься в Петербурге, а никогда так сладко не уснешь, как в Головлеве. Точно вот в колыбельке тебя покачивает. Так как же мы с тобой: попьем чайку,
что ли, сначала, или ты сейчас что-нибудь сказать хочешь?
—
Что ж, и
Бог! над этим, мой друг, смеяться нечего! Ты
знаешь ли, чту в Писании-то сказано: без воли Божьей…
—
Бог знает что вы, дядя, говорите! с гитарой!
— Постой! я не об том, хорошо или нехорошо, а об том,
что хотя дело и сделано, но ведь его и переделать можно. Не только мы грешные, а и
Бог свои действия переменяет: сегодня пошлет дождичка, а завтра вёдрышка даст! А! ну-тко! ведь не
бог же
знает какое сокровище — театр! Ну-тко! решись-ка!
Кабы не
Бог, была бы ты теперь одна, не
знала бы, как с собою поступить, и какую просьбу подать, и куда подать, и
чего на эту просьбу ожидать.
— Вот за попом послать, это — так. Это дельно будет. Молитва — ты
знаешь ли,
что об молитве-то в Писании сказано? Молитва — недугующих исцеление — вот
что сказано! Так ты так и распорядись! Пошлите за батюшкой, помолитесь вместе… и я в это же время помолюсь! Вы там, в образной, помолитесь, а я здесь, у себя, в кабинете, у
Бога милости попрошу… Общими силами: вы там, я тут — смотришь, ан молитва-то и дошла!
— Сам
знаю,
что тяжко, и все-таки исполняю. Кто говорит: тяжко! а я говорю:
чем тяжче, тем лучше, только бы
Бог укрепил! Не всем сладенького да легонького — надо кому-нибудь и для
Бога потрудиться! Здесьсебя сократишь — тамполучишь! Здесь — «трудом» это называется, а там — заслугой зовется! Справедливо ли я говорю?
— А ты
знаешь ли, как
Бог за неблагодарность-то наказывает? — как-то нерешительно залепетал он, надеясь,
что хоть напоминание о
Боге сколько-нибудь образумит неизвестно с
чего взбаламутившуюся бабу. Но Евпраксеюшка не только не пронялась этим напоминанием, но тут же на первых словах оборвала его.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь
бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама!
Бог знает что такое!
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил,
что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и
что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.