Неточные совпадения
— Нехорошо-с.
То есть так плохо, так плохо, что если начать рассказывать, так в своем роде «Тысяча и одна ночь»
выйдет. Ну, а все-таки еще ратуем.
Выйдя из сеней, вы встречали нечто вроде холодного коридора с чуланчиками и кладовушками на каждом шагу, в котором царствовала такая кромешная
тьма, что надо было идти ощупью, чтоб не стукнуться лбом об какую-нибудь перекладину или не споткнуться.
— Старший сын, Николай, дельный парень
вышел. С понятием. Теперь он за сорок верст, в С***, хлеб закупать уехал! С часу на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, —
тот с изъянцем. С год места на глаза его не пущаю, а по времени, пожалуй, и совсем от себя отпихну!
— Ну ладно. И
то сказать, окромя нас и покупщиков-то солидных здесь нет. Испугать вздумали! нет, брат! ростом не
вышли! Бунтовать не позволено!
Осип Иваныч тоже встал с дивана и по всем правилам гостеприимства взял мою руку и обеими руками крепко сжал ее. Но в
то же время он не
то печально, не
то укоризненно покачивал головой, как бы говоря:"Какие были родители и какие
вышли дети!"
— Ишь какой вырос! — говорил между
тем Лукьяныч, — вот недели через две зацветут липы, пойдет, это, дух — и не
выйдешь отсюда! Грибов сколько — всё белые! Орешник вон в
том углу засел — и не додерешься! Малина, ежевика…
— Христос с вами! Да вы слыхали ли про Бородавкина-то! Он ведь два раза невинно падшим объявлялся! Два раза в остроге сидел и всякий раз чист
выходил! На-тко! нашли кого обмануть! Да его и пунштом-то для
того только поят, чтобы он не слишком уж лют был!
К счастию, меня озарила внезапная мысль. Я вспомнил, что когда-то в детстве я читал рассказ под названием:"Происшествие в Абруццских горах"; сверх
того, я вспомнил еще, что когда наши русские Александры Дюма-фисы желают очаровывать дам (дамы — их специальность),
то всегда рассказывают им это самое"Происшествие в Абруццских горах", и всегда
выходит прекрасно.
И в
тот же таинственный час, крадучись,
выходит из новенького дома Антошка, садится на берег и тоже не может свести лисьих глаз с барской усадьбы.
С помощью бесчисленных мелких предупредительностей он довел генерала до
того, что последний даже утратил потребность
выходить из дому, а не
то чтобы делать какие-нибудь распоряжения.
В самое светлое Христово воскресенье в новом здании открыт был кабак, и генерал имел случай убедиться, что все село, не исключая и сынов Калины, праздновало это открытие, горланя песни, устроивая живые картины и нимало не стесняясь
тем, что генерал несколько раз самолично
выходил на балкон и грозил пальцем.
И он тосковал,
выходил в сумерки любоваться на барский дом, рассчитывал на пальцах и втайне давал себе клятву во что бы
то ни стало быть там.
— Вы! — продолжал между
тем молодой генерал, расхаживая тревожными шагами взад и вперед по кабинету, — вы! вам нужна какая-нибудь тарелка щей, да еще чтоб трубка «Жукова» не
выходила у вас из зубов… вы! Посмотрите, как у вас везде нагажено, насрамлено пеплом этого поганого табачища… какая подлая вонь!
А так как помещик здесь исстари был властелином лесов, полей, лугов и всего, что на земле, и всего, что под землею,
то и
выходит, что как будто вся местность разом ликвидирует…
И точно: холодный ветер пронизывает нас насквозь, и мы пожимаемся, несмотря на
то, что небо безоблачно и солнце заливает блеском окрестные пеньки и побелевшую прошлогоднюю отаву, сквозь которую чуть-чуть пробиваются тощие свежие травинки. Вот вам и радошный май. Прежде в это время скотина была уж сыта в поле, леса стонали птичьим гомоном, воздух был тих, влажен и нагрет.
Выйдешь, бывало, на балкон — так и обдает тебя душистым паром распустившейся березы или смолистым запахом сосны и ели.
— Такая тут у нас
вышла история! такая история! Надо вам сказать, что еще за неделю перед
тем встречает меня Петр Петрович в городе и говорит:"Приезжай шестого числа в Вороново, я Машу замуж выдаю!"Ну, я, знаете, изумился, потому ничего этакого не видно было…
Результаты в обоих случаях
выходили одинаковые, и действительно, Митенька шел вперед столь же быстрыми шагами, как и Сенечка, с
тою только разницей, что Сенечка мог надеяться всплыть наверх в таком случае, когда будет запрос на пошлецов восторженных, а Митенька — в таком, когда будет запрос на пошлецов непромокаемых.
P. S. Вчера, в
то самое время, как я разыгрывал роли у Полины, Лиходеева зазвала Федьку и поднесла ему стакан водки. Потом спрашивала, каков барин? На что Федька ответил:"Барин насчет женского полу — огонь!"Должно быть, ей это понравилось, потому что сегодня утром она опять
вышла на балкон и стояла там все время, покуда я смотрел на нее в бинокль. Право, она недурна!"
Ротмистр, в твоем описании,
выходит очень смешон. И я уверена, что Полина вместе с тобой посмеялась бы над этим напомаженным денщиком, если б ты пришел с своим описанием в
то время, когда борьба еще была возможна для нее. Но я боюсь, что роковое решение уж произнесено, такое решение, из которого нет другого выхода, кроме самого безумного скандала.
— Да, но имеем ли мы право искать спокойствия, друг мой? Я вот тоже, когда глупенькая была, об
том только и думала, как бы без заботы прожить. А
выходит, что я заблуждалась.
Выходит, что мы, как христиане, должны беспрерывно печься о присных наших!
— Ax, не говори этого, друг мой! Материнское сердце далеко угадывает! Сейчас оно видит, что и как. Феогностушка подойдет — обнимет, поцелует, одним словом, все, как следует любящему дитяти, исполнит. Ну, а Коронат — нет. И
то же сделает, да не так
выйдет. Холоден он, ах, как холоден!
— Ему это не рука, барину-то, потому он на теплые воды спешит. А для нас, ежели купить ее, — хорошо будет. К
тому я и веду, что продавать не надобно — и так по четыре рубля в год за десятину на круг дадут. Земля-то клином в ихнюю угоду врезалась, им выйти-то и некуда. Беспременно по четыре рубля дадут, ежели не побольше.
— Извольте-с. Если вы уж так хотите,
то души своей хотя я перед вами и не открою, а на вопрос отвечу другим вопросом: если б вам, с одной стороны, предложили жить в сытости и довольстве, но с условием, чтоб вы не
выходили из дома терпимости, а с другой стороны, предложили бы жить в нужде и не иметь постоянного ночлега, но все-таки оставаться на воле, — что бы вы выбрали?
— Было тут всего. И молебны служили, и к покойному Савве Силычу на могилку ездили. Филофей-то Павлыч все просил, чтоб она его прокляла, однако она не согласилась: любимчик! Думала-думала и кончила
тем, что у Дерунова выкупное свидетельство разменяла, да и
выслала денежки на уплату мадаме.
— Но матери кажется, что Коронат, поступая таким образом,
выходит из повиновения родительской власти, что если она раз, по каким-то необъяснимым соображениям, сказала себе, что ее сын будет юристом,
то он и должен быть таковым. Одним словом, что он — непочтительный.
— Но ведь это логически
выходит из всех твоих заявлений! Подумай только: тебя спрашивают, имеет ли право француз любить свое отечество? а ты отвечаешь:"Нет, не имеет, потому что он приобрел привычку анализировать свои чувства, развешивать их на унцы и граны; а вот чебоксарец —
тот имеет, потому что он ничего не анализирует, а просто идет в огонь и в воду!"Стало быть, по-твоему, для патриотизма нет лучшего помещения, как невежественный и полудикий чебоксарец, который и границ-то своего отечества не знает!
— Нельзя. Удодов пытал останавливать, даже грозил, да ничего не поделаешь. Сначала пообещают молчать, а через час не выдержат — и выболтают. По секрету, разумеется.
Тому по секрету, другому по секрету — ан оно и
выходит, словно в газетах напечатано. Вот и я вам тоже по секрету.
Вопрос этот сначала словно ошеломил собеседников, так что последовала короткая пауза, во время которой Павел Матвеич, чтоб скрыть свое смущение, поворотился боком к окну и попробовал засвистать. Но Василий Иваныч, по-видимому, довольно твердо помнил, что главная обязанность культурного человека состоит в
том, чтобы
выходить с честью из всякого затруднения, и потому колебался недолго.
Нас попросили
выйти из вагонов, и, надо сказать правду, именно только попросили,а отнюдь не вытурили. И при этом не употребляли ни огня, ни меча — так это было странно! Такая ласковость подействовала на меня
тем более отдохновительно, что перед этим у меня положительно подкашивались ноги. В голове моей даже мелькнула нахальная мысль:"Да что ж они об Страшном суде говорили! какой же это Страшный суд! — или, быть может, он послебудет?