Неточные совпадения
— И подделала, и все это знают, и даже сам отец протопоп под веселую руку не раз проговаривался, и все
же у Маргариты Ивановны
теперь миллион чистоганом, а у Харина — кошель через плечо. Потому, дурак!
— Сс, чем
же он, однако,
теперь живет?
«Вы, — говорит мне господин Парначев, — коли к кому в гости приходите, так прямо идите, а не подслушивайте!» А Лука Прохоров сейчас
же за шапку и так-таки прямо и говорит: «Мы, говорит, Валериан Павлыч, об этом предмете в другое время побеседуем, а
теперь между нами лишнее бревнышко есть».
— Позвольте мне сказать! Имею ли
же я, наконец, основание законные свои права отыскивать или должен молчать? Я вашему высокородию объясняю, а вы мне изволите на какую-то инстанцию указывать! Я вам объясняю, а не инстанции-с! Ведь они всего меня лишили: сперва учительского звания, а
теперь, можно сказать, и собственного моего звания…
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что
же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто
же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и
теперь в оном
же нахожусь.
Сколько прежде нас с сестрицей Анютой огорчал братец, столько
же теперь утешает и радует.
Но когда я, со слезами на глазах, просил его успокоиться; когда я доказал ему, что в видах его
же собственной пользы лучше, ежели дело его будет в руках человека, ему сочувствующего (я могу признавать его обличения несвоевременными, но не сочувствовать им — не могу!), когда я, наконец, подал ему стакан чаю и предложил папиросу, он мало-помалу смягчился. И
теперь, милая маменька, из этого чувствительного, но не питающего к начальству доверия человека я вью веревки!
P. S. Прости, Христа ради, что об Ерофееве так низко заключила.
Теперь и сама вижу, что дела о скопцах не без выгоды. Быть может, провидение нарочно послало его, чтобы тебя утешить. Недаром
же ты в каждом письме об нем писал: должно быть, предчувствие было, что понадобится".
— Какое
же дело! Вино вам предоставлено было одним курить — кажется, на что статья подходящая! — а много ли барыша нажили! Побились, побились, да к тому
же Дерунову на поклон пришли — выручай! Нечего делать — выручил!
Теперь все заводы в округе у меня в аренде состоят. Плачу аренду исправно, до ответственности не допущаю — загребай помещик денежки да живи на теплых водах!
Он был охранителем его во времена помещичьего благоденствия, и он
же охранял его и
теперь, когда Чемезово сделалось, по его словам, таким местом, где,"куда ни плюнь, все на пусто попадешь".
— Да, сударь, всякому люду к нам
теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там… ну, а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие
же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
— Ну-с, а
теперь будем продолжать наше исследование. Так вы говорите, что лен… как
же его у вас обработывают? Вот в Бельгии, в Голландии кружева делают…
«Сгною подлецов во временнообязанных, а на выкуп не пойду… нет! никогда!» — воскликнул он тогда — и что
же?
теперь он не только пошелна выкуп, но и вынужден был совершить его «по требованию одного владельца»…
— Чай, и кается
же он
теперь?
— Послушай! Да какой
же еще больше розни, чем та, которая, по твоим
же словам,
теперь идет! Ни собственности, ни нравственности. Французская болезнь… чего хуже!
— Позвольте-с! Как
же я ему не поклонюсь, — ответил он мне уже совершенно резонно, — коли он у нас
теперь в округе первый человек?
Представь
же себе
теперь, что вдруг выступает вперед наглец и, заручившись этими фактами, во все горло орет:"Господа! посмотрите-ка! ведь собственность-то, семейство-то, основы-то ваши… фюйю!"Не вправе ли мы будем замазать этому человеку рот и сказать:"Дурак! чему обрадовался! догадался?! велика штука! ты догадался, а мы и подавно!
Среди этой поучительной беседы проходит час. Привезший вас ямщик бегает по дворам и продаетвас. Он порядился с вами, примерно, на сто верст (до места) со сдачей в двух местах, за пятнадцать рублей,
теперь он проехал тридцать верст и норовит сдать вас рублей за шесть, за семь. Покуда он торгуется, вы обязываетесь нюхать трактирные запахи и выслушивать поучения «гостей». Наконец ямщик появляется в трактир самолично и объявляет, что следующую станцию повезет он
же, на тех
же лошадях.
— Что ж, сударыня, с богом! отчего
же и им, по-христиански, удовольствия не сделать! Тысячу-то
теперь уж дают, а через год — и полторы давать будут, коли-ежели степенно перед ними держать себя будем!
Что
же касается до Смарагдушки, то пускай он, по молодости лет, еще дома понежится, а впоследствии, ежели богу будет угодно, думаю пустить его по морской части, ибо он и
теперь мастерски плавает и, сверх того, имеет большую наклонность к открытиям: на днях в таком месте белый гриб нашел, в каком никто ничего путного не находил» и т. п.
— Но ведь ты тратишься
же на него
теперь? ты даешь ему денег на лакомство, ты платишь за него тому господину, который берет его к себе по праздникам?
— Не знаю; с тех пор, как ты уехала, не раскрывали. Да что
же я вам играть-то буду? Как молода была — ну, действительно… даже варьяции игрывала, а
теперь… Разве вот"Ah, mein lieber Augustin!"[«Ах, мой милый Августин!» (нем.)] вспомню, да и то навряд!