Неточные совпадения
Ведь дело не в том, в какой форме совершается это примирение, а в том, что оно, несмотря на форму, совершается до
такой степени полно, что сам примиряющийся не замечает никакой фальши в своем положении!
Ведь примирившийся счастлив — оставьте же его быть счастливым в его бессознательности! не будите в нем напрасного недовольства самим собою, недовольства, которое только производит в нем внутренний разлад, но в конце концов все-таки не сделает его ни более способным к правильной оценке явлений, из которых слагается ни для кого не интересная жизнь простеца, ни менее беззащитным против вторжения в эту жизнь всевозможных внезапностей.
Допустим, однако ж, что жизнь какого-нибудь простеца не настолько интересна, чтоб вникать в нее и сожалеть о ней.
Ведь простец — это незаметная тля, которую высший организм ежемгновенно давит ногой, даже не сознавая, что он что-нибудь давит! Пусть
так! Пусть гибнет простец жертвою недоумений! Пусть осуществляется на нем великий закон борьбы за существование, в силу которого крепкий приобретает еще большую крепость, а слабый без разговоров отметается за пределы жизни!
— Нет, ты вообрази! Все
ведь с песком! Семен-то Архипыч даже глаза вытаращил:
так, говорит, хорошие торговцы не делают!
— Да… народ нынче! Да
ведь и Бакулин-то прост! ну, как-таки
так? — замечает другая сибирка.
— Что же тут… ах, да! понимаю! «Остальное складывают в общую массу»… стало быть, и ленивый, и ретивый… да! это
так!
ведь это почти что «droit au travail». [право на труд (франц.)]
— Все это возможно, а все-таки «странно некако». Помните, у Островского две свахи есть: сваха по дворянству и сваха по купечеству. Вообразите себе, что сваха по дворянству вдруг начинает действовать, как сваха по купечеству, —
ведь зазорно? Так-то и тут. Мы привыкли представлять себе землевладельца или отдыхающим, или пьющим на лугу чай, или ловящим в пруде карасей, или проводящим время в кругу любезных гостей — и вдруг: первая соха! Неприлично-с! Не принято-с! Возмутительно-с!
— Это
так; но
ведь и кабатчики нынче стараются действовать «по-благородному». Сидят в тени, чай пьют, варенье варят, да тут же между отдыхом и мужичков обсчитывают.
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь пошла. Химии да физики в ходу, а мы
ведь без химий век прожили, а наипаче на божью милость надеялись. Не годимся-с.
Такое уж нонче время настало, что в церкву не ходят, а больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
— И добро бы из долгогривых — все бы не
так обидно! А то
ведь дворянин-с!
— Гм… значит, и я уж сделался в ваших глазах подозрительным… Скоренько! Нет, коли
так, то рассказывайте. Поймите, что
ведь до сих пор вы ничего еще не сказали, кроме того, что дождь — от облаков.
— Смеется… писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И
так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник — смотрю, а на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «Смотри, говорю, мерзавец! любуйся!
ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы, вы думали, он мне на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то
так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
Чиновники, мол, обижают, а
ведь чиновники-то — слуги царские, как же, мол, это
так!
"Да поймите же вы меня, говорит:
ведь я доподлинно знаю, что ничего этого нет, а между тем вот сижу с вами и четки перебираю!"
Так это нас с сестрицей офраппировало, что мы сейчас же за отцом Федором гонца послали.
Милая маменька! как хотите, а тут есть доля правды! Особенно насчет ратников —
ведь это даже факт, что наш бывший предводитель
такими сапогами их снабдил, что они, пройдя тридцать верст, очутились босы! Быть может, слова:"жрете Ваалу"слишком уже смелы, но не знаю, как вам, а мне эта смелость нравится! В ней есть что-то рыцарское…
Когда я докладывал об этом моему генералу, то даже он не мог воздержаться от благосклонной улыбки."А
ведь это похоже на дело, мой друг!" — сказал он, обращаясь ко мне. На что я весело ответил:"Всякое заблуждение, ваше превосходительство, имеет крупицу правды, но правды преждевременной, которая по этой причине и именуется заблуждением". Ответ этот
так понравился генералу, что он эту же мысль не раз после того в Английском клубе от себя повторял.
— Какие дела! всех дел не переделаешь! Для делов дельцы есть — ну, и пускай их, с богом, бегают! Господи! сколько годов, сколько годов-то прошло! Голова-то у тебя
ведь почесть белая! Чай, в город-то в родной въехали,
так диву дались!
— То-то. В деревне
ведь тоже пить-есть надо. Земля есть, да ее не укусишь. А в Петербурге все-таки что-нибудь добудешь. А ты не обидься, что я тебя спрошу: кончать, что ли, с вотчиной-то хочешь?
— Да
ведь на грех мастера нет. Толковал он мне много, да мудрено что-то. Я ему говорю:"Вот рубль — желаю на него пятнадцать копеечек получить". А он мне:"Зачем твой рубль? Твой рубль только для прилику, а ты просто задаром еще другой
такой рубль получишь!"Ну, я и поусомнился. Сибирь, думаю. Вот сын у меня, Николай Осипыч, — тот сразу эту механику понял!
— Женат, четверо детей. Жена у него, в добрый час молвить, хорошая женщина! Уж
так она мне приятна!
так приятна! и покорна, и к дому радельна, словом сказать, для родителев лучше не надо! Все здесь, со мною живут, всех у себя приютил! Потому, хоть и противник он мне, а все родительское-то сердце болит! Не по нем,
так по присным его! Кровь
ведь моя! ты это подумай!
— Позвольте, Осип Иваныч!
ведь если
так рассуждать, то, пожалуй, кандауровский-то барин и хорошо сделал, что в Петербург бежал! Один бежит, другой бежит…
Ведь сам же он, и даже не без самодовольства, говорил давеча, что по всему округу сеть разостлал? Стало быть, он кого-нибудь в эту сеть ловит? кого ловит? не
таких ли же представителей принципа собственности, как и он сам? Воля ваша, а есть тут нечто сомнительное!
Чужой лес показывают и тут же, смеючись, говорят:"Да вы бы, сударь, с планом проверили!
ведь это дело не шуточное: на ве-ек!"А я-то
так и надрываюсь:"Да что вы! да помилуйте! да неужто ж вы предполагаете! да я! да вы!"и т. д.
— Да, сударь, всякому люду к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да
ведь и то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там… ну, а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё
такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
— Не без того.
Ведь у вас, в Питере, насчет женского-то полу утеснительно; офицерства да чиновничества пропасть заведено, а провизии про них не припасено. Следственно, они и гогочут, эти самые «калегварды».
Так идем, что ли, к нам?
— Вы ко мне?.. Но
ведь я… право, со мной не случалось ничего
такого… — бормотал я сконфуженно…
Взглянул я, знаете, на Легкомысленного, а он
так и горит храбростью. Сначала меня это озадачило:"
Ведь разбойники-то, думаю, убить могут!" — однако вижу, что товарищ мой кипятится, ну, и я как будто почувствовал угрызение совести.
— У нас
ведь до четырех часов материя-то эта длится… Н-да-с,
так вы, значит, удивлены? А уже мне-то какой сюрприз был,
так и вообразить трудно! Для вас-то, бывало, он все-таки принарядится, хоть сюртучишко наденет, а
ведь при мне… Верите ли, — шепнул он мне на ухо, — даже при семейных моих, при жене-с…
И представьте себе,
ведь во всем ему счастие
такое!
— А знаете ли что!
Ведь я это семейство до сих пор за образец патриархальности нравов почитал.
Так это у них тихо да просто… Ну, опять и медалей у него на шее сколько! Думаю: стало быть, много у этого человека добродетелей, коли начальство его отличает!
— Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! —
ведь я же! — Вы меня спросите, что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал… а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет… А все-таки, как подумаешь: этакой аспид, а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
Но
ведь к предательству мы уже
так привыкли, что оно,
так сказать, уже вошло в наш домашний обиход и даже название носит не предательства, a savoir-vivre'a.
— Да сначала, как уставную-то грамоту писал, перестарался уж очень. Землю, коя получше, за собой оставил, ан дача-то и вышла у него клочьями. Тоже плут
ведь он! думал:"Коли я около самой ихней околицы землю отрежу,
так им и курицы некуда будет выпустить!" — ан вышло, что курицы-то и завсе у него в овсе!
— А знаешь,
ведь нас учат, что нигде не
так крепко насчет собственности, как между крестьянами!
Ты говоришь:"Поп завидущ; захочу, десять рублей пошлю — он и не
такую притчу мне взбодрит!"Знаю я это. Но вспомни, что
ведь ты добродетельный, а Хрисашка вор и прелюбодей. Если об тебе и за десять копеек поп скажет, что ты ангельского жития ревнитель — он немного солжет, а каково об Хрисашке-то это слышать! Хрисашка, сияющий добродетелями! Хрисашка, аки благопотребный дождь, упояющий ниву, жаждущу, како освежитися! Слыхана ли
такая вещь! А разве ты не слыхал?
— Но
ведь таким образом и адвокат противной стороны…
ведь и он, пожалуй, может иметь подобный же упрощенный взгляд на юридическую истину? — возразил педагог.
— Но «приличия»… что же это
такое?
ведь приличия… это, наконец…
— Но все-таки нет же прямого повода называть их неблагонамеренными? Они любят Сеченова, но
ведь они не неблагонамеренные? Не правда ли?
Ведь ты согласен со мной?
— Вот если б онвздумал
такую проделку сделать, — продолжает Феденька, указывая на Сенечку, — ну, это точно: сейчас бы его, раба божьего, сграбастали… нет, да
ведь я позабыть не могу, каким он фофаном давеча ехал!
Так снимите же вы, Христа ради, с меня эту тягость;
ведь замучилась уж я, день-деньской маявшись: освободите вы мою душу грешную от муки мученической!
— Позвольте, — говорил он, —
ведь таким манером и лютерцев оправдывать можно!
— Эге! да
ведь и в самой же вещи
так! — удивился он и на всю улицу разразился хохотом…
Это восклицание, по-видимому, польстило ей.
Ведь эти авторши разных apercus de morale et de politique — в сущности, самые кровожадные, тигровые натуры. Ничто не доставляет им
такого наслаждения, как уверенность, что пущенная в человека стрела не только вонзилась в него, но еще ковыряет его рану. В ее глазах блеснула даже нежность.
И представь себе, как это хорошо:
ведь с первого-то взгляда кажется, что земля это
так, ничего не стоящая — ну, рублей по пяти за десятину и даешь.
— Ах, ты опять об этом! Вот ты
так не изменился! Все шутишь! А
ведь я серьезный разговор хотела с тобою вести!
— Помилуй! как это можно! они
такие неблагодарные!
такие неблагодарные! Представь себе, в то время… ну, вот как уставные грамоты составляли…
ведь мои-то к губернатору на Савву Силыча жаловаться ходили!
Так он был тогда огорчен этим!
так огорчен!
— Как «зато»! Да
ведь если б они и не жаловались, Гулино-то все-таки не осталось бы за ними!
— Да, тут у нас строеньице ненужное осталось,
так Анисимушко присоветовал.
Ведь это выгодно, родной мой!
— Ну, видишь ли! я
ведь знала, что с тобой серьезно нельзя говорить. Всегда ты был
такой; всегда в тебе эта неосновательность была. С тобой серьезно говорят, а у тебя всё мысли какие-то. И Савва Силыч это замечал; а он очень тебя любил.
Действительно, ее глазки блеснули, и две маленькие слезки скатились на ее щечки. Воспоминание ли о Савве Силыче на нее подействовало, или просто взгрустнулось…
так — во всяком случае, это было
так мило, что я невольно подумал: а
ведь этот Филофей дурак будет, если Машеньку к себе не приурочит.