Неточные совпадения
—
Позвольте, господа!
не в том совсем вопрос! Что же собственно делает господин Парначев, что могло в такой степени возбудить ваше негодование? Объясните сначала вы, капитан!
—
Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они
не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича, к примеру, если вы, или я, или господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет — хоть до завтрева слушайте!
— А по моему мнению, это
не только
не к оправданию, но даже к отягчению их участи должно послужить. Потому,
позвольте вас спросить: зачем с их стороны поспешность такая вдруг потребовалась? И зачем, кабы они ничего
не опасались, им было на цыпочках идти?
Не явствует ли…
— Но почему же они предприняли именно ее, а
не другую какую игру, и предприняли именно в такой момент, когда меня завидели?
Позвольте спросить-с?
—
Позвольте мне сказать! Имею ли же я, наконец, основание законные свои права отыскивать или должен молчать? Я вашему высокородию объясняю, а вы мне изволите на какую-то инстанцию указывать! Я вам объясняю, а
не инстанции-с! Ведь они всего меня лишили: сперва учительского звания, а теперь, можно сказать, и собственного моего звания…
—
Позвольте вам доложить! — зачастил он, становясь навытяжку, словно у допроса, и складывая назади руки. —
Не токма что знаем, а даже оченно хорошо, можно сказать, понимаем их!
— Они самые-с.
Позвольте вам доложить! скажем теперича хошь про себя-с. Довольно я низкого звания человек, однако при всем том так себя понимаю, что, кажется, тыщ бы
не взял, чтобы, значит, на одной линии с мужиком идти! Помилуйте! одной, с позволения сказать, вони… И боже ты мой! Ну, а они — они ничего-с! для них это, значит, заместо как у благородных господ амбре.
— Помилуйте!
позвольте вам доложить! как же нам-то
не знать! Всей округе довольно известно. Конечно, они себя берегут и даже, как бы сказать,
не всякому об себе высказывают; однако и из прочиих их поступков очень достаточно это видно.
—
Позвольте мне называть этих людей
не злоумышленниками, а заблуждающимися!
—
Позвольте! — воскликнул я,
не откладывая дела в долгий ящик, — есть у меня одна вещица:"Происшествие в Абруццских горах"… Происшествие это случилось со мной лично, и если угодно, я охотно расскажу вам его.
— Я, по крайней мере,
позволяю себе думать, что если бы вы в то время взяли направление чуть-чуть влево, то талдомцы [Талдом — тоже торговое село в Калязинском уезде. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
не успели бы прийти на помощь мятежным семендяевцам, и вы
не были бы вынуждены пробивать кровавый путь, чтоб достигнуть соединения с генералом Голотыловым. Сверх того, вы успели бы обойти Никитские болота и
не потопили бы в них своей артиллерии!
— Хмель-то!
Позвольте вам, ваше сиятельство, доложить! Хмелю у нас в одном здешнем городе так довольно, так довольно, что, можно сказать,
не одна тыща пудов сгниет его… потому сбыта ему у нас нет.
Со времени освобождения крестьян Иона несколько раз нагрубил генералу, а раза два даже
позволил себе явиться к нему"
не в своем виде".
Генерал
не справлялся, откуда и каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда
не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже
не имел в руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни,
позволил себе сказать...
—
Позвольте вам, ваше превосходительство, доложить! вы еще
не отделенные-с! — объяснил он обязательно, — следственно, ежели какова пора ни мера, как же я в сем разе должен поступить? Ежели начальство ваше из-за пустяков утруждать — и вам конфуз, а мне-то и вдвое против того! Так вот, собственно, по этой самой причине, чтобы, значит, неприятного разговору промежду нас
не было…
—
Позволь! ты говоришь:"Кабы
не палка!"Но ведь нельзя же век свой с палкой жить! Представь себе, что палки нет… ведь можно себе это представить?
— Позвольте-с! Как же я ему
не поклонюсь, — ответил он мне уже совершенно резонно, — коли он у нас теперь в округе первый человек?
— «Позвольте-с! ну, предположим! ну, допустим, что подпись настоящая; но разве вы
не видите, что она сделана в бессознательном положении и что ваш документ во всяком случае безденежный?» — «Опять-таки
не смею спорить с вами, но
позволю себе заметить, что все это требует доказательств и сопряжено с некоторым риском…» Затем мы пожимаем друг другу руки и расстаемся, как джентльмены.
— «
Позвольте! если бы ваша клиентка сделала уступку… если бы, например, половину… ведь задаром и половину получить недурно…
не правда ли, недурно!» — "Правда-с; но извините, я
не имею права даже останавливаться на подобном предположении; это была бы правда, если б было доказано,что деньги, которые вы изволите предлагать на мировую, действительноприобретаются задаром,а для меня это далеко
не ясно".
—
Позвольте, — сказал он, —
не лучше ли возвратиться к первоначальному предмету нашего разговора. Признаться, я больше насчет деточек-с. Я воспитатель-с. Есть у нас в заведении кафедра гражданского права, ну и, разумеется, тут на первом месте вопрос о собственности. Но ежели возможен изложенный вами взгляд на юридическую истину, если он, как вы говорите, даже обязателен в юридической практике… что же такое после этого собственность?
—
Позвольте! это
не та ли, что в гостинице «Неаполь» нумера снимает! Варвара Ивановна!
"Что, ежели
позволят? — думалось, в свою очередь, и мне. — Ведь начальство — оно снисходительно; оно, чего доброго, все
позволит, лишь бы ничего из этого
не вышло. Что тогда будет? Будут ли ониусердны в исполнении лежащих на них обязанностей? — Конечно, будут, ибо
не доказывают ли телеграфистки? Окажут ли себя способными охранять казенный интерес? — Конечно, окажут, ибо
не доказывают ли кассирши на железных дорогах?"
В моих глазах это было так ясно, что, если б зависело от меня, я, конечно, ни одной минуты
не колебался бы: я бы
позволил…
Да очень ясно, что было бы! Было бы то, что есть и теперь, а именно, что, в качестве либерала и русского Гамбетты, я был бы обязан ходить по"умным вечерам"и выслушивать безнадежные:"ах, кабы
позволили!"да"
не доказали ли телеграфистки?"и т. д.
Конечно, и «
позволь» я, и"
не позволь", ни в том, ни в другом случае общественное спокойствие
не было бы нарушено, но разве это достаточный резон, чтобы непременно
не дозволять? Ужели же перспектива приобрести либеральную репутацию имеет в себе так мало заманчивого, чтобы предпочитать ей перспективы, обещаемые хладным и бесплодным восклицанием: «цыц»? Но в эту минуту размышления мои были прерваны восклицанием Тебенькова...
—
Позволь! дело
не в том, как я или они полагают, а в том, чем они ограничиваютсвои домогательства!
Вот это-то и есть псевдоним, один из тех псевдонимов, которые
позволяют нам
не слишком тяготиться игом первозданной Таутовой азбуки!
—
Позволь, душа моя! Я понимаю твою мысль: если все захотят иметь беспрепятственный вход к Бергу, то понятно, что твои личные желания в этом смысле уже
не найдут такого полного удовлетворения, какое они находят теперь. Но, признаюсь, меня страшит одно: а что, если они, то есть печенеги… тоже начнут вдруг настаивать?
— Очень жаль, — сказал он мне, — что между нами существует на этот счет разногласие, но общество наше никак
не может терпеть в среде своей офицера, который унизился до того, что принял в подарок от женщины… шубу! Затем прошу вас уволить меня от дальнейших объяснений и
позвольте надеяться, что вы добровольно и как можно скорее исполните просьбу бывших ваших товарищей!
— А впрочем, он
не роптал, — продолжала она, — он слишком христианин был, чтобы роптать! Однажды он только
позволил себе пожаловаться на провидение — это когда откупа уничтожили, но и тут помолился богу, и все как рукой сняло.
—
Позволь, душа моя! Как ни остроумно твое сближение, но ты очень хорошо знаешь, что юридическая часть и танцевальная — две вещи разные. Твоя мать, желая видеть в тебе юриста, совсем
не имела в виду давать пищи твоему остроумию. Ты отлично понимаешь это.
— Я
не имею чести знать Короната Савича, — обратился он ко мне, — и, конечно, ничего
не могу сказать против выбора им медицинской карьеры. Но, за всем тем,
позволяю себе думать, что с его стороны пренебрежение к юридической карьере, по малой мере, легкомысленно, ибо в настоящее время профессия юриста есть самая священная из всех либеральных профессий, открытых современному человеку.
—
Позволь на этот раз несколько видоизменить формулу моего положения и ответить на твой вопрос так: я
не знаю, должныли сербы и болгары любить Турецкую империю, но я знаю, что Турецкая империя имеет правозаставить болгар и сербов любить себя. И она делает это, то есть заставляетнастолько, насколько
позволяет ей собственная состоятельность.
Позвольте, господа! Откупщики — разве женщины? железнодорожные деятели — разве женщины? Да и сами женщины — разве они
не по образу и подобию божию созданы, хотя бы и из ребра Адамова?