Неточные совпадения
Напротив того, он охотно даже поддерживает вкус
к узам, ибо вкус этот развязывает ему
руки, расчищает перед ним больше места…
И чем ближе вы подъезжаете
к Троицкому посаду и
к Москве, этому средоточию русской святыни, тем более убеждаетесь, что немец совсем не перелетная птица в этих местах, что он не на шутку задумал здесь утвердиться, что он устроивается прочно и надолго и верною
рукой раскидывает мрежи, в которых суждено барахтаться всевозможным Трифонычам, Сидорычам и прочей неуклюжей белужине и сомовине, заспавшейся, опухшей, спившейся с круга.
Сказав последние слова, отец Арсений даже изменил своей сдержанности. Он встал со стула и обе
руки простер вперед, как бы взывая
к отмщению. Мы все смолкли. Колотов пощипывал бородку и барабанил по столу; Терпибедов угрюмо сосал чубук; я тоже чувствовал, что любопытство мое удовлетворено вполне и что не мешало бы куда-нибудь улизнуть. Наконец капитан первый нарушил тишину.
— Для первого знакомства, позвольте просить! Ваше высокородие! — обратился он
к Колотову, указывая
рукой на подносы.
Но когда я, со слезами на глазах, просил его успокоиться; когда я доказал ему, что в видах его же собственной пользы лучше, ежели дело его будет в
руках человека, ему сочувствующего (я могу признавать его обличения несвоевременными, но не сочувствовать им — не могу!), когда я, наконец, подал ему стакан чаю и предложил папиросу, он мало-помалу смягчился. И теперь, милая маменька, из этого чувствительного, но не питающего
к начальству доверия человека я вью веревки!
Арендовал у помещиков винокуренные заводы, в большинстве городов губернии имел винные склады, содержал громадное количество кабаков, скупал и откармливал скот и всю местную хлебную торговлю прибрал
к своим
рукам.
— Так, балую. У меня теперь почесть четверть уезда земли-то в
руках. Скупаю по малости, ежели кто от нужды продает. Да и услужить хочется — как хорошему человеку не услужить! Все мы боговы слуги, все друг дружке тяготы нести должны. И с твоей землей у меня купленная земля по смежности есть. Твои-то клочки
к прочим ежели присовокупить — ан дача выйдет. А у тебя разве дача?
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз
к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги в
руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
Еще на днях один становой-щеголь мне говорил:"По-настоящему, нас не становыми приставами, а начальниками станов называть бы надо, потому что я, например, за весь свой стан отвечаю: чуть ежели кто ненадежен или в мыслях нетверд — сейчас же
к сведению должен дать знать!"Взглянул я на него — во всех статьях куроед! И глаза врозь, и
руки растопырил, словно курицу поймать хочет, и носом воздух нюхает. Только вот мундир — мундир, это точно, что ловко сидит! У прежних куроедов таких мундирчиков не бывало!
Словом сказать, столько богатств оказалось, что и не сосчитать. Только поля около усадьбы плохи. Загрубели, задерневели, поросли лозняком. А впрочем,"коли-ежели
к рукам", то и поля, пожалуй, недурны.
Сказавши это, Лукьяныч махнул
рукой и ушел в свое логово готовиться
к завтрашнему дню. Через полчаса вышел оттуда еще такой же ветхий старик и начал, вместе с Лукьянычем, запрягать в одноколку мерина.
Он благосклонно подал мне
руку и затем обратился
к прерванному разговору и окончательно разъяснил Марье Потапьевне пользу брюссельских конференций.
Каждое утро он начинал изнурительную работу сколачивания грошей, бегал, высуня язык, от базарной площади
к заставе и обратно, махал
руками, торопился, проталкивался вперед, божился, даже терпел побои — и каждый вечер ложился спать все с тем же грузом, с каким встал утром.
Генерал не справлялся, откуда и каким образом пришли
к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел в
руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни, позволил себе сказать...
Генерал молча выслушивал эти реприманды, наклонив лицо
к тарелке, и ни разу не пришло ему даже на мысль, что, несмотря на старость, он настолько еще сильнее и крепче своего пащенка, что стоило ему только протянуть
руку, чтоб раздавить эту назойливую гадину.
Наконец наступила и минута разлуки. Экипаж стоял у крыльца; по старинному обычаю, отец и сын на минуту присели в зале. Старый генерал встал первый. Он был бледен, пошатываясь, подошел
к сыну и слабеющими
руками обнял его.
— Ничего. Взыщет деньги — и полно, хошь — и опять приезжай гостить, и опять допоит до того, что вексель подпишешь! И везде ей почет, все
к ней ездят, многие даже
руки целуют. Теперь, слышь, генерала Голозадова обсахаривает.
Неверная, быть может, изможденная болезнью
рука его (завещание было писано на одре смерти, при общем плаче друзей и родных… когда же тут было думать о соблюдении юридических тонкостей!) писала выражение, составляющее ныне предмет споров, но бодрая его мысль несомненно была полна другим выражением, — выражением, насчет которого,
к счастию для человечества, не может быть двух разных мнений.
Там, в самом уголку носовой части, спиной
к ветру, расположились двое Хрисашек, по-видимому еще не выросших в меру настоящего Хрисашки, и разложивши на коленях синюю сахарную бумагу, раздирали
руками вяленую воблу.
Мой друг дрогнул. Я очень ясно прочитал на его лице, что у него уж готов был вицмундир, чтоб ехать
к князю Ивану Семенычу, что опоздай я еще минуту — и кто бы поручился за то, что могло бы произойти! Однако замешательство его было моментальное. Раскаяние мое видимо тронуло его. Он протянул мне обе
руки, и мы долгое время стояли
рука в
руку, чувствуя по взаимным трепетным пожиманиям, как сильно взволнованы были наши чувства.
Газ в магазинах еще не зажигался, но по местам из-за окон уже виднелась протягивавшаяся
к газовому рожку
рука.
Марья Петровна терпеть не могла, когда
к ней лезли с нежностями, и даже целование
руки считала хотя необходимою, но все-таки скучною формальностью; напротив того, Сенечка, казалось, только и спал и видел, как бы влепить мамаше безешку взасос, и шагу не мог ступить без того, чтобы не сказать:"Вы, милая маменька", или:"Вы, добрый друг, моя дорогая маменька".
Поэтому, когда им случалось вдвоем обедать, то у Марьи Петровны всегда до того раскипалось сердце, что она, как ужаленная, выскакивала из-за стола и, не говоря ни слова, выбегала из комнаты, а Сенечка следом за ней приставал:"Кажется, я, добрый друг маменька, ничем вас не огорчил?"Наконец, когда Марья Петровна утром просыпалась, то, сплеснув себе наскоро лицо и
руки холодною водой и накинув старенькую ситцевую блузу, тотчас же отправлялась по хозяйству и уж затем целое утро переходила от погреба
к конюшне, от конюшни в контору, а там в оранжерею, а там на скотный двор.
И припоминала ей беспощадная память все оскорбления, на которые был так щедр ее любимчик; подсказывала она ей, как он однажды, пьяный, ворвался
к ней в комнату и, ставши перед ней с кулаками, заревел:"Сейчас послать в город за шампанским, не то весь дом своими
руками передушу!""И передушил бы!" — невольно повторяет Марья Петровна при этом воспоминании.
То видел он, что Марья Петровна умирает, что он один успел приехать
к последним ее минутам, что она прозрела и оценила его любовь, что она цепенеющею
рукой указывает ему на шкатулку и говорит:"Друг мой сердечный!
И таким образом — почти ежедневно. Я каждое утро слышу его неровные шаги, направляющиеся
к моей комнате, и жду оскорбления. Однажды — это был памятный для меня день, Serge! — он пришел ко мне, держа в
руках листок"Городских и иногородных афиш"(c'est la seule nourriture intellectuelle qu'il se permet, l'innocent! [это единственная умственная пища, которую он себе позволяет, простофиля! (франц.)]).
Я сказала сейчас, что женщины любят то, что в порядочном обществе известно под именем causerie. [легкой беседы (франц.)] Наедине с женщиной мужчина еще может, a la rigueur, [в крайнем случае (франц.)] ограничиться вращением зрачков, но в обществе он непременнодолжен уметь говорить или, точнее, — занимать. Поэтому ему необходимо всегдаиметь под
руками приличный сюжет для разговора, чтобы не показаться ничтожным в глазах любимой женщины. Ты понимаешь, надеюсь,
к чему я веду свою речь?
Она быстро поднесла
к моим губам
руку, но я был так зол, что только чуть-чуть прикоснулся
к этой хорошенькой, душистой ручке…
Он развязывает его
руки, избавляет его от необходимости ремонтировать дорогую игрушку — жену,
к которой он уже не чувствует ни малейшего интереса.
Когда я вошел в гостиную, я сейчас же заметил, что ее не было… Полковник что-то рассказывал, но при моем появлении вдруг все смолкло. Ничего не понимая, я подошел
к хозяину, но он не только не подал мне
руки, но даже заложил обе свои
руки назад.
Вероятно, еще покойный Савва Силыч начал и привел
к окончанию все эти преобразования, однако, и по смерти его, заботливая
рука поддерживала их.
— Ему это не
рука, барину-то, потому он на теплые воды спешит. А для нас, ежели купить ее, — хорошо будет.
К тому я и веду, что продавать не надобно — и так по четыре рубля в год за десятину на круг дадут. Земля-то клином в ихнюю угоду врезалась, им выйти-то и некуда. Беспременно по четыре рубля дадут, ежели не побольше.
Единственное средство пролезть в эту крепость — это начать уговаривать«миленькую», то есть взять ее за
руки, посадить поближе
к себе и гладить по спинке, как лошадку с норовом: «Тпру, милая, тпру! но-но-но-но!» Оглаживаешь, оглаживаешь — и видишь, как постепенно начинают «правила» таять.
В таком характере длился разговор в продолжение целого часа, то есть до тех пор, когда, наконец, явился Павел Федорыч с обоими Головлятами. Действительно, один был черненький, другой беленький. Оба шаркнули ножкой, подошли
к Машеньке
к ручке, а Нонночке и Филофею Павлычу
руку пожали.
К сожалению, сам он под словом «почва» разумеет что-то очень загадочное, и когда принимается определять его, то более вращает глазами и вертит
руками в воздухе, нежели определяет, над чем Тебеньков очень добродушно смеется.
Несмотря на такой исход, государственная карьера Горохова была уже подорвана. Мир был заключен, но на условиях, очень и очень нелегких. Наденька потребовала, во-первых, чтоб в кабинете мужа была поставлена кушетка; во-вторых, чтоб Володька, всякий раз, как идет в кабинет заниматься, переносил и ее туда на
руках и клал на кушетку, и, в-третьих, чтобы Володька, всякий раз, как Наденьке вздумается, сейчас же бросал и свои гадкие бумаги, и свое противное государство и садился
к ней на кушетку.