Неточные совпадения
А так
как, в ожидании, надобно же мне как-нибудь провести время, то я располагаюсь у себя в кабинете и выслушиваю,
как один приятель говорит:
надо обуздать мужика, а другой:
надо обуздать науку.
Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком. Дорога тряска и мучительна; лошади сморены, еле живы; тарантас сколочен на живую нитку; на половине дороги
надо часа три кормить. Но на этот раз дорога была для меня поучительна. Сколько раз проезжал я по ней, и никогда ничто не поражало меня: дорога
как дорога, и лесом идет, и перелесками, и полями, и болотами. Но вот лет десять,
как я не был на родине, не был с тех пор,
как помещики взяли в руки гитары и запели...
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не то чтоб себе на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится —
какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить
надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!
— Ну, вот изволите видеть. А Петру Федорычу
надо, чтоб и недолго возжаться, и чтоб все было в сохранности. Хорошо-с. И стал он теперича подумывать,
как бы господина Скачкова от приятелев уберечь. Сейчас, это, составил свой плант, и к Анне Ивановне — он уж и тогда на Анне-то Ивановне женат был. Да вы, чай, изволили Анну-то Ивановну знавать?
— Да, — говорит один из них, — нынче
надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан у тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел. Вы Маркова-то Александра знавали? Вот что у Бакулина в магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри,
какой дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай с ними!
—
Какой уж прост! Прямо
надо сказать: дурак! Ни он пошутить, ни представить что-нибудь… ну, и выгнали! И за дело, сударыня! Потому ежели дураков да не учить…
— Что жалеть-то! Вони да грязи мало, что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был, да и в том тесно стало. Скоро пять лет будет,
как вот эти палаты выстроил. Жить
надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды нет ли
какой?
Все это я и прежде очень хорошо знал. Я знал и то, что"дураков учить
надо", и то, что"с суконным рылом"в калашный ряд соваться не следует, и то, что"на то в море щука, чтобы карась не дремал". Словом сказать, все изречения, в которых,
как в неприступной крепости, заключалась наша столповая, безапелляционная мудрость. Мало того, что я знал:при одном виде избранников этой мудрости я всегда чувствовал инстинктивную оторопь.
Поели,
надо ложиться спать. Я запер дверь на крючок и, по рассеянности, совершенно машинально потушил свечку. Представьте себе мой ужас! — ни у меня, ни у Легкомысленного ни единой спички! Очутиться среди непроглядной тьмы и при этом слышать,
как товарищ, без малейшего перерыва, стучит зубами! Согласитесь, что такое положение вовсе не благоприятно для"покойного сна"…
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна, что никто никогда в целом мире не умел так стучать зубами,
как стучал адвокат Легкомысленный. Слушая его, я иногда переносился мыслью в Испанию и начинал верить в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук до того раздражил мои возбужденные нервы, что я, несмотря на все страдания, не мог ни на минуту уснуть.
— Нельзя, сударь, нрав у меня легкий, — онзнает это и пользуется. Опять же земляк, кум, детей от купели воспринимал —
надо и это во внимание взять. Ведь он, батюшка, оболтус оболтусом, порядков-то здешних не знает: ни подать, ни принять — ну, и руководствуешь. По его,
как собрались гости, он на всех готов одну селедку выставить да полштоф очищенного! Ну, а я и воздерживай. Эти крюшончики да фрукты — ктообо всем подумал? Я-с! А кому почет-то?
— Смеется — ему что! — Помилуйте! разве возможная вещь в торговом деле ненависть питать! Тут, сударь, именно смеяться
надо, чтобы завсегда в человеке свободный дух был. Он генерала-то смешками кругом пальца обвел; сунул ему, этта, в руку пакет, с виду толстый-претолстый:
как, мол? — ну, тот и смалодушествовал. А в пакете-то ассигнации всё трехрублевые. Таким манером он за каких-нибудь триста рублей сразу человека за собой закрепил. Объясняться генерал-то потом приезжал.
Но исследователь все-таки отправлялся к Дерунову (нельзя: во-первых, местный Ротшильд, а во-вторых, и «сношения»
надо же завести), калякал с ним, удивлял его легкостью воззрений и быстротою мысленных переходов — и в конце концов,
как и предсказывал Антошка, выходил от него недовольный.
Петенька вдруг ощутил потребность лгать. Он дал волю языку и целый час болтал без умолку. Рассказывал про придворные балы, про то,
какие платья носят петербургские барыни, про итальянскую оперу, про Патти; одним словом, истощил весь репертуар. Под конец, однако, спохватился, взглянул на часы и вспомнил, что ему
надо еще об деле переговорить.
— Нельзя сказать, чтоб очень. Намеднись один мужичок при мне ему говорит:"Ты, говорит, Григорий Александрыч, нече сказать, нынче парень отменный стал, не обидчик, не наругатель, не что; а прежнее-то, по-твоему,
как?"–"А прежнее, говорит, простить
надо!"
— Выгодное —
как не выгодное. Теперича, ежели мужика со всех сторон запереть, чтоб ему ни входу, ни выходу — чего еще выгоднее! Да ведь расчет-то этот нужно тоже с умом вести, сосчитать нужно, стоит ли овчинка выделки! Ну, а Григорий Александрыч не сосчитал, думал, что штрафы-то сами к нему в карман полезут — ан вышло, что за ними тоже походить
надо!
Если б мне сказал это человек легкомысленный — я не поверил бы. Но Софрон Матвеич не только человек, вполне знакомый со всеми особенностями здешних обычаев и нравов, но и сам в некотором роде столп. Он консерватор, потому что у него есть кубышка, и в то же время либерал, потому что ни под
каким видом не хочет допустить, чтоб эту кубышку могли у него отнять.
Каких еще столпов
надо!
Если его ограбят, он старается изловить грабителя, и буде изловит, то говорит:"Стой! законами грабить не позволяется!"Если он сам ограбит, то старается схоронить концы в воду, и если ему это удастся, то говорит:"
Какие такие ты законы для дураков нашел! для дураков один закон: учить
надо!"И все кругом смеются: в первом случае смеются тому, что дурака поймали, во втором — тому, что дурака выучили.
Как я ни старался вникнуть в смысл этого сапожного кризиса, но из перекрестных мнений не мог извлечь никакого другого практического вывода, кроме того, что"от начальства поддержки нет", что"варшавский сапог истребить
надо"и что"старинным сапожникам следует предоставить вести заведенное колесо на всей их воле".
— Молчать! Что ты, подлец,
какую власть
надо мной взял! я слово, а он два! я слово, а он два!.. Так вот ты бы и подумал:"Что бы, мол, такое сготовить, чтоб барыне перед дорогими гостями не совестно было!"а ты, вместо того, галантир да галантир!
Ну, да этот убогонький, за нас богу помолит! — думает Марья Петровна, —
надо же кому-нибудь и богу молиться!.."И все-то она одна, все-то своим собственным хребтом устроила, потому что хоть и был у ней муж, но покойник ни во что не входил, кроме
как подавал батюшке кадило во время всенощной да каждодневно вздыхал и за обедом, и за ужином, и за чаем о том, что не может сам обедню служить.
— Вот вы смеетесь
надо мной, мои друзья, — сказала она в виде предисловия, — а я,
как мать, можно сказать, денно и нощно только об вас думаю.
—
Какой же у меня капитал? а коли и есть капитал, так ведь
надо же мне, вдове, прожить на что-нибудь до смерти!
— Ты… ты… ты всей смуте заводчик! Если б не доброта моя, давно бы тебя в суздаль-монастырь упечь
надо! не посмотрела бы, что ты генерал, а так бы вышколила, что позабыл бы, да и другим бы заказал в семействе смутьянничать! Натко, прошу покорно, в одном городе живут, вместе почти всю дорогу ехали и не могли друг дружке открыться,
какой кто матери презент везет!
А Марья Петровна была довольна и счастлива. Все-то она в жизни устроила, всех-то детей в люди вывела, всех-то на дорогу поставила. Сенечка вот уж генерал — того гляди, губернию получит! Митенька — поди-ка,
какой случай имеет! Феденька сам по себе, а Пашенька за хорошим человеком замужем! Один Петенька сокрушает Марью Петровну, да ведь
надо же кому-нибудь и бога молить!
С своей стороны, Сенечка рассуждает так:"Коего черта я здесь ищу! ну, коего черта! начальники меня любят, подчиненные боятся… того гляди, губернатором буду да женюсь на купчихе Бесселендеевой — ну, что мне еще
надо!"Но какой-то враждебный голос так и преследует, так и нашептывает:"А ну,
как она Дятлово да Нагорное-то подлецу Федьке отдаст!" — и опять начинаются мучительные мечтания, опять напрягается умственное око и представляет болезненному воображению целый ряд мнимых картин, героем которых является он, Сенечка, единственный наследник и обладатель всех материнских имений и сокровищ.
Я уж не впервые слышу эту угрозу из уст Лукьяныча. Всякий раз,
как я приезжаю в Чемезово, он считает своим долгом пронзить меня ею. Мало того: я отлично знаю, что он никогда не решится привести эту угрозу в действие, что с его стороны это только попытка уязвить меня, заставить воспрянуть духом, и ничего больше. И за всем тем, всякий раз,
как я слышу эту просьбу «ослобонить», я невольно вздрагиваю при мысли о той беспомощности, в которой я найдусь, если вдруг, паче чаяния, стрясется
надо мной такая беда.
— Кончать
надо… это так. И сам я вижу. Только кончим ли? Кабы вы настоящий «господин» были — это точно… Вот
как березниковская барыня, например…
Разумеется, и тут тоже
надо с оглядкой поступать:
какая земля?
— Нет, не то чтобы, а так… Вообще он не любил себя искушать. В семейном быту
надо верную обстановку устроивать, покойную! Вот
как он говорил.
— Мало ли, друг мой, в доме занятий найдется? С той минуты,
как утром с постели встанешь, и до той, когда вечером в постель ляжешь, — всё в занятиях. Всякому
надо приготовить, за всем самой присмотреть. Конечно, всебольше мелочи, но ведь ежели с мелочами справляться умеешь, тогда и большое дело не испугает тебя.
— Это совсем другое дело; тут уж я по закону. Да ведь и по-христиански, мой друг, тоже судить
надо. Им ведь земля-то нужна, ах,
как нужна! Ну, стало быть, я по-христиански…
— А вы принудьте себя. Не всё склонность,
надо и другим удовольствие сделать. Вот папенька: ему только слово сказали — он и готов, а вы… фи,
какой вы недобрый! Может быть, вы любите, чтобы вас упрашивали?
И вот крики боли начинают мало-помалу стихать, и недавний вопль:"Унизительно, стыдно, больно!"сменяется другим:"Лучше не думать!"Затем человек уже делается рассудительным; в уме его постепенно образуется представление о неизбежном роке, о гнетущей силе обстоятельств, против которой бесполезно, или, по малой мере, рискованно прать, и наконец,
как достойное завершение всех этих недостойностей, является краткий, но имеющий решающую силу афоризм:"
Надо же жить!"
Да,
надо жить!
Надо нести иго жизни с осторожностью, благоразумием и даже стойкостью. Раб — дипломат по необходимости; он должен
как можно чаще повторять себе:"Жить! жить
надо" — потому что в этих словах заключается отпущение его совести, потому что в них утопают всевозможные жизненные программы, начиная свободой и кончая рабством.
Нас попросили выйти из вагонов, и,
надо сказать правду, именно только попросили,а отнюдь не вытурили. И при этом не употребляли ни огня, ни меча — так это было странно! Такая ласковость подействовала на меня тем более отдохновительно, что перед этим у меня положительно подкашивались ноги. В голове моей даже мелькнула нахальная мысль:"Да что ж они об Страшном суде говорили!
какой же это Страшный суд! — или, быть может, он послебудет?