Посторонний человек редко проникает глубоко, еще реже
задается вопросом, каким образом из ничего полагается основание миллиона и на что может быть способен человек, который создал себе как бы ремесло из выжимания пятаков и гривенников.
Я совершенно потерял Машу из вида и только мельком слышал, что надежды Порфирьева осуществились и что «молодые» поселились в губернском городе Т. Я даже совершенно забыл о существовании Березников и никогда не
задавался вопросом, страдает ли Маша боязнью вечности, как в былые времена.
Он не вошел в душу Степана, но невольно
задался вопросом: что у него в душе, и, не найдя ответа, но чувствуя, что это что-то интересное, рассказал на вечере всё дело: и совращение палача, и рассказы смотрителя о том, как странно ведет себя Пелагеюшкин, и как читает Евангелие, и какое сильное влияние имеет на товарищей.
Рассказывая изложенное выше, я не раз
задавался вопросом: как смотрели народные массы на опутывавшие их со всех сторон бедствия? — и должен сознаться, что пришел к убеждению, что и в их глазах это были не более как „мелочи“, как искони установившийся обиход. В этом отношении они были вполне солидарны со всеми кабальными людьми, выросшими и состаревшимися под ярмом, как бы оно ни гнело их. Они привыкли.
Вопрос этот ближе всего разрешается"Старейшею Всероссийскою Пенкоснимательницею", которая,
задавшись вопросом:"во всех ли случаях необходимо приходить к каким-либо заключениям?" — отвечает так:"Нет, не во всех.
Неточные совпадения
— Последний
вопрос, кузина, — сказал он вслух, — если б… — И задумался:
вопрос был решителен, — если б я не принял дружбы, которую вы подносите мне, как похвальный лист за благонравие, а
задался бы задачей «быть генералом»: что бы вы сказали? мог ли бы, могу ли!.. «Она не кокетка, она скажет истину!» — подумал он.
Особенно я люблю дорогой, спеша, или сам что-нибудь у кого спросить по делу, или если меня кто об чем-нибудь спросит: и
вопрос и ответ всегда кратки, ясны, толковы,
задаются не останавливаясь и всегда почти дружелюбны, а готовность ответить наибольшая во дню.
Мне сто раз, среди этого тумана,
задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто
задавался и
задается один уж совершенно бессмысленный
вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Он тоже глядит вопросительно, хочет сказать что-нибудь и не может. Он сам не раз
задавался этим
вопросом и ни к какому решению не пришел.
Я знал и знаю очень, очень много людей старых, гордых, самоуверенных, резких в суждениях, которые на
вопрос, если такой
задастся им на том свете: «Кто ты такой? и что там делал?» — не будут в состоянии ответить иначе как: «Je fus un homme très comme il faut».