Неточные совпадения
Я рад был и
сему зрелищу; соглядал величественные черты природы и не в чванство
скажу: что других устрашать начинало, то меня веселило.
— Меня
сие удивило чрезмерно, и я не мог вытерпеть, чтоб ему не
сказать, что я удивляюсь просьбе его о вспоможении, когда он не хотел торговаться о прогонах и давал против других вдвое.
Сперва не хотел он на себя принять
сего звания, но, помыслив несколько,
сказал он мне: — Мой друг, какое обширное поле отверзается мне на удовлетворение любезнейшей склонности моея души! какое упражнение для мягкосердия!
Сии злодеи, желая отмстить свою обиду, пошли прямо к отцу и
сказали ему, что, ходя по деревне, они встретились с невестою, с ней пошутили; что, увидя, жених ее начал их бить, будучи вспомогаем своим отцом.
Кто
скажет, что, вступая в супружество, помышлял о наследии и потомках; а если имел
сие намерение, то блаженства ли их ради произвести их желал или же на сохранение своего имени?
Я без дальних околичностей ей
сказал, что я желаю, чтобы дочь ее была замужем за Иваном, и для того принес ей то, что надобно для отвлечения препятствия в
сем деле.
Просвещенным вашим разумам истины
сии не могут быть непонятны, но деяния ваши в исполнении
сих истин препинаемы,
сказали уже мы, предрассуждением и корыстию.
Если в них найдешь спокойствие и мир, тогда
сказать можешь воистину:
се блаженны.
В таковой дремоте величания власти возмечтали цари, что рабы их и прислужники, ежечасно предстоя взорам их, заимствуют их светозарности; что блеск царский, преломляяся, так
сказать, в
сих новых отсветках, многочисленнее является и с сильнейшим отражением.
Но нередкий в справедливом негодовании своем
скажет нам: тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все
сии тунеядцы, все
сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
Некоторые глупые, дерзновенные и невежды попускаются переводить на общий язык таковые книги. Многие ученые люди, читая переводы
сии, признаются, что ради великой несвойственности и худого употребления слов они непонятнее подлинников. Что же
скажем о сочинениях, до других наук касающихся, в которые часто вмешивают ложное, надписывают ложными названиями и тем паче славнейшим писателям приписывают свои вымыслы, чем более находится покупщиков.
Понеже начало
сего искусства в славном нашем граде Майнце,
скажем истинным словом, божественно явилося и ныне в оном исправленно и обогащенно пребывает, то справедливо, чтобы мы в защиту нашу приняли важность
сего искусства.
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и состояния ни были, —
сим каждому повелеваем, чтобы никакое сочинение, в какой бы науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого языка переводимо не было на немецкий язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания в свет не будет иметь отверстого дозволения на печатание или издание в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха в касающемся до богословии, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для
сего в городе нашем Ерфурте докторов и магистров.
Но если закон иль, лучше
сказать, обычай варварский, ибо в законе того не писано, дозволяет толикое человечеству посмеяние, какое право имеете продавать
сего младенца?
— Не могу
сему я верить, —
сказал мне мой друг, — невозможно, чтобы там, где мыслить и верить дозволяется всякому кто как хочет, столь постыдное существовало обыкновение.
Приметив мое смятение, известием о смерти его отца произведенное, он мне
сказал, что сделанное мне обещание не позабудет, если я того буду достоин. В первый раз он осмелился мне
сие сказать, ибо, получив свободу смертию своего отца, он в Риге же отпустил своего надзирателя, заплатив ему за труды его щедро. Справедливость надлежит отдать бывшему моему господину, что он много имеет хороших качеств, но робость духа и легкомыслие оные помрачают.
— Удивления достойно, —
сказал я сам себе, взирая на
сих узников, — теперь унылы, томны, робки, не токмо не желают быть воинами, но нужна даже величайшая жестокость, дабы вместить их в
сие состояние; но, обыкнув в
сем тяжком во исполнении звании, становятся бодры, предприимчивы, гнушаяся даже прежнего своего состояния.
— Нет, не хладный камень
сей повествует, что ты жил на славу имени российского, не может он
сказать, что ты был.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до
сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Затем нелишнее, кажется, будет еще
сказать, что, пленяя нетвердый женский пол, градоначальник должен искать уединения и отнюдь не отдавать
сих действий своих в жертву гласности или устности.
— Слушай! —
сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, — так как ты память любезнейшей моей родительницы обесславил, то ты же впредь каждый день должен
сию драгоценную мне память в стихах прославлять и стихи те ко мне приносить!
— Ну, старички, —
сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и
сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
По моему мнению, все
сии лица суть вредные, ибо они градоначальнику, в его, так
сказать, непрерывном административном беге, лишь поставляют препоны…