Неточные совпадения
Среди таковых горестных размышлений увидели мы близ противоположного берега, в расстоянии от нас каком то
было, точно определить
не могу, два пятна черные на воде, которые, казалося, двигалися.
Но поступком его подчиненного столь
был раздражен, что я
не мог умерить своих слов.
—
Не осудите, — сказал, — более теперь вам служить
не могу, но если доедем до места, то,
может быть, сделаю что-нибудь больше.
Я, сделав выправки сколько
мог, нашел, что начету на мне или совсем бы
не было или бы
был очень малый, и для того просил, чтобы сделали расчет со мною, ибо я по нем
был порукою.
— Сие несчастное приключение ускорило рождение младенца целым месяцем, и все способы бабки и доктора, для пособия призванных,
были тщетны и
не могли воспретить, чтобы жена моя
не родила чрез сутки.
Кто мир нравственный уподобил колесу, тот, сказав великую истину,
не иное что,
может быть, сделал, как взглянул на круглый образ земли и других великих в пространстве носящихся тел, изрек только то, что зрел.
Разверни новейшие таинственные творения, возмнишь быти во времена схоластики и словопрений, когда о речениях заботился разум человеческий,
не мысля о том,
был ли в речении смысл; когда задачею любомудрия почиталося и на решение исследователей истины отдавали вопрос, сколько на игольном острии
может уместиться душ.
Труд сего писателя бесполезен
не будет, ибо, обнажая шествие наших мыслей к истине и заблуждению, устранит хотя некоторых от пагубныя стези и заградит полет невежества; блажен писатель, если творением своим
мог просветить хотя единого, блажен, если в едином хотя сердце посеял добродетель.
Счастливыми назваться мы
можем: ибо
не будем свидетели крайнего посрамления разумныя твари.
Много
было писано о праве народов; нередко имеют на него ссылку; но законоучители
не помышляли,
может ли
быть между народами судия.
На следующий год
был льну неурожай, и я
не мог поставить, что законтрактовал.
Не было бы места легковерию,
не было бы,
может быть, плутовства в вексельных делах…
Замедля,
могу быть убийцею,
не предупреждая заключения или обвинения прощением или разрешением от уз.
Я видел (да и
может ли
быть иначе), что закон судит о деяниях,
не касаяся причин, оные производивших.
Сей день путешествие мое
было неудачно; лошади
были худы, выпрягались поминутно; наконец, спускаяся с небольшой горы, ось у кибитки переломилась, и я далее ехать
не мог. — Пешком ходить мне в привычку. Взяв посошок, отправился я вперед к почтовому стану. Но прогулка по большой дороге
не очень приятна для петербургского жителя,
не похожа на гулянье в Летнем саду или в Баба, скоро она меня утомила, и я принужден
был сесть.
Не только сострадатель
был бы я в вашем косвенном хождении, но жертва,
может быть, вашего неистовства.
Но
не возмните в восторге рассудка, что
можете сокрушить корени страстей, что нужно
быть совсем бесстрастну.
Не достоинство
есть воздержатися от худых помыслов,
не могши их сотворить.
Приступим ныне вкратце к правилам общежития. Предписать их
не можно с точностию, ибо располагаются они часто по обстоятельствам мгновения. Но, дабы колико возможно менее ошибаться, при всяком начинании вопросите ваше сердце; оно
есть благо и николи обмануть вас
не может. Что вещает оно, то и творите. Следуя сердцу в юности,
не ошибетеся, если сердце имеете благое. Но следовати возмнивый рассудку,
не имея на браде власов, опытность возвещающих,
есть безумец.
А ваше, ваше,
может быть, положит в них начало… болезни… боюсь сказать какой; хотя
не закраснеетесь, но рассердитесь.
А если доле заставите воздыхать первостатейного бесплодно, то он,
будучи занят делами государственными, вас оставит, дабы
не терять с вами драгоценнейшего времени, которое он лучше употребить
может на пользу общественную.
Где нет соразмерности в летах, там и брака
быть не может.
Неравенством лет нарушается единый из первейших законов природы; то
может ли положительной закон
быть тверд, если основания
не имеет в естественности?
Под державным его покровом свободно и сердце наше, в молитвах ко всевышнему творцу воссылаемых, с неизреченным радованием сказати
можем, что отечество наше
есть приятное божеству обиталище; ибо сложение его
не на предрассудках и суевериях основано, но на внутреннем нашем чувствовании щедрот отца всех.
Мы сами, признаться должно, мы, ополченные палицею мужества и природы на сокрушение стоглавного чудовища, иссосающего пищу общественную, уготованную на прокормление граждан, мы поползнулися,
может быть, на действия самовластия, и хотя намерения наши
были всегда благия и к блаженству целого стремились, но поступок наш державный полезностию своею оправдаться
не может.
Но если ужас гибели и опасность потрясения стяжаний подвигнуть
может слабого из вас, неужели
не будем мы толико мужественны в побеждении наших предрассуждений, в попрании нашего корыстолюбия и
не освободим братию нашу из оков рабства и
не восстановим природное всех равенство?
Но где
есть няньки, то следует, что
есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где
есть опекуны, следует, что
есть малолетные, незрелые разумы, которые собою править
не могут.
Недоросль
будет всегда Митрофанушка, без дядьки
не ступит, без опекуна
не может править своим наследием.
Таковые сочинения
могут быть вредны; но
не они разврату корень.
Если, читая их, юноши пристрастятся к крайнему услаждению любовной страсти, то
не могли бы того произвести в действие,
не бы
были торгующие своею красотою.
Кто
может за то поручиться, что Несторий, Арий, Евтихий и другие еретики
быть бы
могли предшественниками Лутера и, если бы вселенские соборы
не были созваны, что бы Декарт родиться
мог десять столетий прежде?
По счастию, однако же, общества, что
не изгнали из областей ваших книгопечатание. Яко древо, во всегдашней весне насажденное,
не теряет своея зелености, тако орудия книгопечатания остановлены
могут быть в действии, но
не разрушены.
В проекте о образе правления в Пенсильванском государстве, напечатанном, дабы жители оного
могли сообщать свои примечания, в 1776 году в июле, отделение 35: «Свобода печатания отверста да
будет всем, желающим исследовать законодательное правительство, и общее собрание да
не коснется оныя никаким положением.
Скрыли они от глаз потомства нелепое какое-либо законоположение, которое на суд будущий власть оставить стыдилась, которое, оставшися явным,
было бы,
может быть, уздою власти, да
не дерзает на уродливое.
Скажи же, в чьей голове
может быть больше несообразностей, если
не в царской?
«Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла, ой люли, люли, люли, люли»… Хоровод молодых баб и девок — пляшут — подойдем поближе, — говорил я сам себе, развертывая найденные бумаги моего приятеля. Но я читал следующее.
Не мог дойти до хоровода. Уши мои задернулись печалию, и радостный глас нехитростного веселия до сердца моего
не проник. О мой друг! где бы ты ни
был, внемли и суди.
Он употреблял стихи по примеру Ломоносова, и ныне все вслед за ними
не воображают, чтобы другие стихи
быть могли, как ямбы, как такие, какими писали сии оба знаменитые мужи.
Но то бы
было не излишнее, если бы я
мог дать примеры в разных родах достаточные.
— Услышал господь молитву мою, — вещал он. — Достигли слезы несчастного до утешителя всех. Теперь
буду хотя знать, что жребий мой зависеть
может от доброго или худого моего поведения. Доселе зависел он от своенравия женского. Одна мысль утешает, что без суда батожьем наказан
не буду!
Он
не только меня
не любил, из зависти,
может быть, тесным душам свойственной, но ненавидел.
Но дабы
не занимать вас излишним,
может быть, повествованием, госпожа моя, вступив в управление дома и
не находя во мне способности к услуге, поверстала меня в лакеи и надела на меня ливрею.
Я и сему мало верю; но то твердо знаю, что вступать в брак никто принужден
быть не может.
— Более сказать я
не мог, ибо по повелению госпожи моей отведен
был на конюшню и сечен нещадно кошками.
Но на что он мне теперь?
не вижу, куда его и положить; подаст он,
может быть, случай к преступлению.
— Ты огорчаешь давно уже огорченное сердце естественною казнию, — говорил старец, —
не ведал я, что
мог тебя обидеть,
не приемля на вред послужить могущего подаяния; прости мне мой грех, но дай мне, коли хочешь мне что дать, дай, что
может мне
быть полезно…
— Нет,
не хладный камень сей повествует, что ты жил на славу имени российского,
не может он сказать, что ты
был.
Заключал,
может быть, из того, что поверхность сия земная
не из чего иного составлена, как из тления животных и прозябений, что плодородие ее, сила питательная и возобновительная, начало свое имеет в неразрушимых и первенственных частях всяческого бытия, которые,
не переменяя своего существа, переменяют вид только свой, из сложения случайного рождающийся.
Но если тщетной его
был труд в преподавании правил тому, что более чувствовать должно, нежели твердить, — Ломоносов надежнейшие любящим российское слово оставил примеры в своих творениях. В них сосавшие уста сладости Цицероновы и Демосфеновы растворяются на велеречие. В них на каждой строке, на каждом препинании, на каждом слоге, почто
не могу сказать при каждой букве, слышен стройный и согласный звон столь редкого, столь мало подражаемого, столь свойственного ему благогласия речи.
Но ты, зревший самого Ломоносова и в творениях его поучаяся,
может быть, велеречию, забвен мною
не будешь.
Чужды раболепствования
не токмо в том, что благоговение наше возбуждать
может, но даже и в люблении нашем, мы, отдавая справедливость великому мужу,
не возмним быти ему богом всезиждущим,
не посвятим его истуканом на поклонение обществу и
не будем пособниками в укоренении какого-либо предрассуждения или ложного заключения. Истина
есть высшее для нас божество, и если бы всесильный восхотел изменить ее образ, являяся
не в ней, лице наше
будет от него отвращенно.
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я
не ем? Отчего же я, черт возьми,
не могу так же? Разве они
не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина
не может их выдержать,
не так ли?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще
не было, что
может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей
не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя,
мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?