Неточные совпадения
Блаженство гражданское в различных видах представиться может. Блаженно
государство,
говорят, если в нем царствует тишина и устройство. Блаженно кажется, когда нивы в нем не пустеют и во градех гордые воздымаются здания. Блаженно, называют его, когда далеко простирает власть оружия своего и властвует оно вне себя не токмо силою своею, но и словом своим над мнением других. Но все сии блаженства можно назвать внешними, мгновенными, преходящими, частными и мысленными.
Если в каком-либо сочинении порочили народные нравы того или другого
государства, он недозволенным сие почитал,
говоря: Россия имеет трактат дружбы с ним.
«Иные вещают, —
говорит он, — полезно для
государства, чтобы сенат истребить велел писания, в доказательство христианского исповедания служащие, которые важность опровергают древния религии.
Делаварское
государство в объявлении изъяснительном прав, в 23 статье
говорит: «Свобода печатания да сохраняема будет ненарушимо».
— Я не знаю, собственно, что вы разумеете под именем политиков, — возразил ему молодой человек, — но Гегель в отношении права, нравственности и
государства говорит, что истина этих предметов достаточно ясно высказана в положительных законах.
Неточные совпадения
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что
государство наше преизобилует предметами замечательными, не
говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.
Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего
государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть, станет
говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать.
Как они делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные вещи
говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное
государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, —
говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он
говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно дать голос в делах управления
государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей школы.
Вспомнилось, как однажды у Прейса Тагильский холодно и жестко
говорил о
государстве как органе угнетения личности, а когда Прейс докторально сказал ему: «Вы шаржируете» — он ответил небрежно: «Это история шаржирует». Стратонов сказал: «Ирония ваша — ирония нигилиста». Так же небрежно Тагильский ответил и ему: «Ошибаетесь, я не иронизирую. Однако нахожу, что человек со вкусом к жизни не может прожевать действительность, не сдобрив ее солью и перцем иронии. Учит — скепсис, а оптимизм воспитывает дураков».