Неточные совпадения
Я
человеку нашел утешителя
в нем самом.
— О природа, объяв
человека в пелены скорби при рождении его, влача его по строгим хребтам боязни, скуки и печали чрез весь его век, дала ты ему
в отраду сон.
Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный
человек!), — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его
в его вертении.
Не успел я войти
в почтовую избу, как услышал на улице звук почтового колокольчика, и чрез несколько минут вошел
в избу приятель мой Ч… Я его оставил
в Петербурге, и он намерения не имел оттуда выехать так скоро. Особливое происшествие побудило
человека нраву крутого, как то был мой приятель, удалиться из Петербурга, и вот что он мне рассказал.
«Почивает он», — ответствовано умирающим агличанам; и ни един
человек в Бенгале не мнил, что для спасения жизни ста пятидесяти несчастных должно отъяти сон мучителя на мгновение.
Если боязнь, то мучитель ужаснее богов, к коим
человек воссылает или молитву, или жалобу во времена нощи или
в часы денные.
Известили ли вас, что за несколько часов пред сим двадцать
человек находились
в опасности потерять живот свой на воде и требовали вашея помощи?
Из нее вышел
человек, закутанный
в большую япанчу, и шляпа с распущенными полями, глубоко надетая, препятствовала мне видеть его лицо.
Не более недели тому назад я был весел,
в удовольствии, недостатка не чувствовал, был любим или так казалося; ибо дом мой всякий день был полон
людьми, заслужившими уже знаки почестей; стол мой был всегда как великолепное некое торжество.
— Вам покажется мудрено, — говорил сопутник мой, обращая ко мне свое слово, — чтобы
человек неслужащий и
в положении, мною описанном, мог подвергнуть себя суду уголовному.
Неосновательность моя причиною была, что я доверил лживому
человеку, который, лично попавшись
в преступлении, был от откупу отрешен, и, по свидетельству будто его книг, сделался, по-видимому, на нем большой начет.
Сие поставлено мне
в преступление; ибо были
люди, которых удовольствие помрачалось блаженством моего жития.
— Я не внимал его речам, но он, усилясь надо мною и взяв меня с помощию своих
людей, вынес и положил
в кибитку; но вспомня, что надобны мне деньги, дал мне кошелек,
в котором было только пятьдесят рублей.
Человек, лишенный имения, чести, лишенный половины своея жизни,
в самовольном изгнании, дабы избегнуть поносительного заточения.
Я взялся за нянюшкино лекарство, но, не привыкнув пить вдруг по пяти чашек, попотчевал излишне для меня сваренным молодого
человека, который сидел на одной со мной лавке, но
в другом углу у окна.
Учение всем бы было внятнее; просвещение доходило бы до всех поспешнее, и одним поколением позже за одного латинщика нашлось бы двести
человек просвещенных; по крайней мере
в каждом суде был бы хотя один член, понимающий, что есть юриспруденция или законоучение.
— Народы, говорят законоучители, находятся один
в рассуждении другого
в таком же положении, как
человек находится
в отношении другого
в естественном состоянии.
— Вопрос:
в естественном состоянии
человека какие суть его права?
Человек низкого состояния, добившийся
в знатность, или бедняк, приобретший богатство, сотрясши всю стыдливости застенчивость, последний и слабейший корень добродетели, предпочитает место своего рождения на распростертие своея пышности и гордыни.
Но я худой живописец; или если бы я мог
в чертах лица читать внутренности
человека с Лаватеровою проницательностию, то бы и тогда картина асессоровой семьи была примечания достойна.
Во дворе
людей было один мальчик, купленный им
в Москве, парикмахер дочернин, да повариха старуха.
Он избрал нарочно день торжественный, когда у него много
людей было
в собрании; избрал нарочно для слова своего публичное собрание, надеяся, что тем разительнее убедит меня.
Незыблемым гласом и звонким произношением возопил я наконец сице: —
Человек родится
в мир равен во всем другому.
Следственно,
человек без отношения к обществу есть существо, ни от кого не зависящее
в своих деяниях.
Гражданин,
в каком бы состоянии небо родиться ему ни судило, есть и пребудет всегда
человек; а доколе он
человек, право природы, яко обильный источник благ,
в нем не иссякнет никогда; и тот, кто дерзнет его уязвить
в его природной и ненарушимой собственности, тот есть преступник.
Тысячу против одного держать можно, что изо ста дворянчиков, вступающих
в службу, 98 становятся повесами, а два под старость или, правильнее сказать, два
в дряхлые их, хотя нестарые лета становятся добрыми
людьми.
Я, отлучая детей моих от бдящего родительского ока, единственное к тому имею побуждение, да приобретут опытности, да познают
человека из его деяний и, наскучив гремлением мирского жития, да оставят его с радостию; но да имут отишие
в гонении и хлеб насущный
в скудости.
И оттого трудно становится исполнение должности
человека и гражданина, ибо нередко они находятся
в совершенной противуположности.
Последуя тому, что налагают на нас обычаи и нравы, мы приобретем благоприятство тех, с кем живем. Исполняя предписание закона, можем приобрести название честного
человека. Исполняя же добродетель, приобретем общую доверенность, почтение и удивление, даже и
в тех, кто бы не желал их ощущать
в душе своей. Коварный афинский сенат, подавая чашу с отравою Сократу, трепетал во внутренности своей пред его добродетелию.
Но если у римлян обычай сей введен был для того, чтобы молодые
люди обхождением с испытанными научалися, то сомневаюсь, чтобы цель
в обычае сем всегда непорочна сохранилася.
Доведя постепенно любезное отечество наше до цветущего состояния,
в котором оное ныне находится; видя науки, художества и рукоделия, возведенные до высочайшия совершенства степени, до коей
человеку достигнути дозволяется; видя
в областях наших, что разум человеческий, вольно распростирая свое крылие, беспрепятственно и незаблужденно возносится везде к величию и надежным ныне стал стражею общественных законоположений.
Неизвестны нам вражды, столь часто
людей разделявшие за их исповедание, неизвестно нам
в оном и принуждение.
Зверский обычай порабощать себе подобного
человека, возродившийся
в знойных полосах Ассии, обычай, диким народам приличный, обычай, знаменующий сердце окаменелое и души отсутствие совершенное, простерся на лице земли быстротечно, широко и далеко.
Земледельцы и доднесь между нами рабы; мы
в них не познаем сограждан нам равных, забыли
в них
человека!
Служители божества предвечного, подвизаемые ко благу общества и ко блаженству
человека, единомыслием с нами изъясняли вам
в поучениях своих во имя всещедрого бога, ими проповедуемого, колико мудрости его и любви противно властвовати над ближним своим самопроизвольно.
Но если служители божества представили взорам вашим неправоту порабощения
в отношении
человека, за долг наш вменяем мы показать вам вред оной
в обществе и неправильность оного
в отношении гражданина.
Человек,
в начинаниях своих двигаемый корыстию, предприемлет то, что ему служить может на пользу, ближайшую или дальную, и удаляется того,
в чем он не обретает пользы, ближайшей или дальновидной.
Умножь оскорбления надменности и уязвления силы, даже
в любезнейших
человека чувствованиях; тогда с ужасом узришь возникшее губительство неволи, которое тем только различествует от побед и завоеваний, что не дает тому родиться, что победа посекает.
Мне мнится
в них зрети змию, совершившую падение первого
человека.
— Последний из проезжающих, — говорил мне почталион, — был
человек лет пятидесяти; едет по подорожной
в Петербург.
— Вообрази себе, — говорил мне некогда мой друг, — что кофе, налитый
в твоей чашке, и сахар, распущенный
в оном, лишали покоя тебе подобного
человека, что они были причиною превосходящих его силы трудов, причиною его слез, стенаний, казни и поругания; дерзай, жестокосердой, усладить гортань твою. — Вид прещения, сопутствовавший сему изречению, поколебнул меня до внутренности. Рука моя задрожала, и кофе пролился.
Повествование о некотором помещике докажет, что
человек корысти ради своей забывает человечество
в подобных ему и что за примером жестокосердия не имеем нужды ходить
в дальние страны, ни чудес искать за тридевять земель;
в нашем царстве они
в очью совершаются.
И суть
люди, которые, взирая на утучненные нивы сего палача, ставят его
в пример усовершенствования
в земледелии.
Здесь, на почтовом дворе, встречен я был
человеком, отправляющимся
в Петербург на скитание прошения. Сие состояло
в снискании дозволения завести
в сем городе свободное книгопечатание. Я ему говорил, что на сие дозволения не нужно, ибо свобода на то дана всем. Но он хотел свободы
в ценсуре, и вот его о том размышлении.
— Типографии у нас всем иметь дозволено, и время то прошло,
в которое боялися поступаться оным дозволением частным
людям; и для того, что
в вольных типографиях ложные могут печатаны быть пропуски, удерживались от общего добра и полезного установления.
Сие подало случай при Августе к законоположению о поносительных сочинениях, которое по природному
человеку обезьянству принято
в Англии и
в других государствах.].
«Бертольд, божиею милостию святыя Майнцкия епархии архиепископ,
в Германии архиканцлер и курфирст. Хотя для приобретения человеческого учения чрез божественное печатания искусство возможно с изобилием и свободнее получать книги, до разных наук касающиеся, но до сведения нашего дошло, что некоторые
люди, побуждаемые суетныя славы или богатства желанием, искусство сие употребляют во зло и данное для научения
в житии человеческом обращают на пагубу и злоречие.
Мы видели книги, до священных должностей и обрядов исповедания нашего касающиеся, переведенные с латинского на немецкий язык и неблагопристойно для святого закона
в руках простого народа обращающиеся; что ж сказать наконец о предписаниях святых правил и законоположений; хотя они
людьми искусными
в законоучении,
людьми мудрейшими и красноречивейшими писаны разумно и тщательно, но наука сама по себе толико затруднительна, что красноречивейшего и ученейшего
человека едва на оную достаточна целая жизнь.
Некоторые глупые, дерзновенные и невежды попускаются переводить на общий язык таковые книги. Многие ученые
люди, читая переводы сии, признаются, что ради великой несвойственности и худого употребления слов они непонятнее подлинников. Что же скажем о сочинениях, до других наук касающихся,
в которые часто вмешивают ложное, надписывают ложными названиями и тем паче славнейшим писателям приписывают свои вымыслы, чем более находится покупщиков.
Ибо грубым и неученым
людям и женскому полу,
в руки которых попадутся книги священные, кто покажет истинный смысл?