Неточные совпадения
Медвежонок, разумеется, тотчас был истреблен, а Пушкин при этом случае, не обинуясь, говорил: «Нашелся один добрый человек, да и тот медведь!» Таким
же образом он во всеуслышание в театре кричал: «
Теперь самое безопасное время — по Неве идет лед».
Еще тут
же я узнал, что некто Медокс,который 18-ти лет посажен был в Шлиссельбургскую крепость и сидел там 14 лет,
теперь в Вятке живет на свободе.
В Омске дружеское свидание со Степаном Михайловичем. После ужасной, бесконечной разлуки не было конца разговорам, — он
теперь занимает хорошее место, но трудно ему, бедному, бороться со злом, которого, на земле очень, очень много. Непременно просил дружески обнять тебя: он почти не переменился, та
же спокойная, веселая наружность; кой-где проглядывает белый волос, но вид еще молод. Жалуется на прежние свои недуги, а я его уверяю, что он совершенно здоров. Трудится сколько может и чрезвычайно полезен.
Сегодня писал к князю и просил его позволить мне ехать в Тобольск для лечения — нетерпеливо жду ответа в надежде, что мне не откажут в этой поездке. До того времени, если не сделается мне заметно хуже, думаю подождать с порошками, присланными Павлом Сергеевичем. Если
же почему-нибудь замедлится мое отправление, начну и здесь глотать digitalis, хотя я не большой охотник до заочного лечения, особенно в такого рода припадках, которым
теперь я так часто подвергаюсь.
Теперь вы спросите, что
же делается у нас?
Мы кончили Паскаля, —
теперь он уже в переплете. Я кой-где подскабливаю рукопись и недели через две отправлю в Петербург. Вероятно, она вознаградит труды доброго нашего Павла Сергеевича. Между тем без хвастовства должен сказать, что без меня вряд ли когда-нибудь это дело кончилось. Немного ленив наш добрый оригинал. Он неимоверно потолстел. Странно видеть ту
же фигуру в виде Артамона. Брат его и Барятинский с ним.
Вы уже знаете печальную, тяжелую весть из Иркутска. Сию минуту принесли мне письмо Волконского, который описывает кончину Никиты Муравьева и говорит, что с тою
же почтою пишет к вам. Тяжело будет вам услышать это горе. Писать не умею
теперь. Говорить бы еще мог, а лучше бы всего вместе помолчать и подумать.
Батенков привезен в 846-м году в Томск, после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало это тяжелое испытание — он и мыслью
теперь начинает освежаться. От времени до времени я имею от него известия. [Тогда
же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа? Это главное: все прочее — вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]
В августе был у меня Яков Дмитриевич; объезжая округ, он из Перми завернул ко мне и погостил четыре дня. Вполне наш. Это был праздник — добрый человек, неизменно привязанный к нам по старине. Велел очень кланяться тебе и брату. Он очень жалеет, что не мог быть у вас за Байкалом до выезда из Иркутска.
Теперь его постоянное жительство в Омске. Сашенька здорова, но все
же опасаются нервических ее припадков.
Поцелуйте за меня ваших малюток. Аннушка просит вас о том
же. Она здорова и с каждым днем вытягивается. У нас все идет прежним порядком, но
теперь довольно мрачных ощущений.
Теперь вы знаете то
же, что и мы знаем из газет и от перелетных посетителей дома Бронникова; но, верно, не знаете, что из всего этого будет и какой тропой пойдет Александр.
Сейчас получил, друг мой сердечный, твои листки 10 — 12-го из Нижнего. Прочитавши их, мне как-то легче стало сидеть, хотя, признаюсь, с трудом сидеть. Часто вспоминаю, как я лежал у вас наверху; обстоятельства тогда были не совсем те
же, но то
же испытание терпения.
Теперь это испытание в больших и сложнейших размерах, и потому надобно находить в себе искусство с ними ладить…
Корфова книга вам не понравится — я с отвращением прочел ее, хотя он меня уверял, что буду доволен. Значит, он очень дурного мнения обо мне. Совершенно то
же, что в рукописной брошюре, только
теперь не выставлены имена живых. Убийственная раболепная лесть убивает с первой страницы предисловия. — Истинно, мне жаль моего барона!..
Тогда шептались об этом, как
же не радоваться, что об этом говорят, пишут, вразумляют, убеждают, — одним словом, ищут исходной точки! Мне жаль, что я вам
теперь не могу послать речи Александра Николаевича при открытии Комитета в Нижнем. Я ее послал жене; когда привезет, непременно сообщу. Писано с теплотой. Может быть, впрочем, вы ее читали?…
…Марлинского величали Александром Александровичем. О знакомстве и близости Пушкина с ним и с Рылеевым не берусь
теперь ничего сказать. Как в тумане все это. Поговорим при свидании.
Теперь весь в почте. Пропасть ответов. Остальные ваши вопросы до того
же времени откладываю. Вероятно, от этого промедления не пострадает род человеческий…
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же,
теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и
теперь столько
же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков. Зачем
же? Ведь мне никакой нет
теперь в нем надобности.
Так вот как, Анна Андреевна, а? Как
же мы
теперь, где будем жить? здесь или в Питере?
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский,
теперь я вижу, — из чего
же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите
же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
— Да чем
же ситцы красные // Тут провинились, матушка? // Ума не приложу! — // «А ситцы те французские — // Собачьей кровью крашены! // Ну… поняла
теперь?..»