Неточные совпадения
Пушкин никак не соглашался довериться директору и хотел
написать княжне извинительное
письмо.
Поводом к этой переписке, без сомнения, было перехваченное на почте
письмо Пушкина, но кому именно писанное — мне неизвестно; хотя об этом
письме Нессельроде и не упоминает, а просто
пишет, что по дошедшим до императора сведениям о поведении и образе жизни Пушкина в Одессе его величество находит, что пребывание в этом шумном городе для молодого человека во многих отношениях вредно, и потому поручает спросить его мнение на этот счет.
Сбольшим удовольствием читал
письмо твое к Егору Антоновичу [Энгельгардту], любезнейший мой Вольховский; давно мы поджидали от тебя известия; признаюсь, уж я думал, что ты, подражая некоторым, не будешь к нам
писать. Извини, брат, за заключение. Но не о том дело — поговорим вообще.
Вообрази, любезный Оболенский, что до сих пор еще не
писал домой — голова кругом, и ждал, что им сказать насчет места моего поселения. Здесь нашел
письмо ото всех Малиновских;
пишут, что Розенберг у них пробыл пять дней и встретился там с семейством Розена…
Пора, друг Оболенский, обнять тебя — до другого
письма: не знаю, удастся ли
написать к тебе прежде Красноярска.
Премилое получил
письмо от почтенного моего Егора Антоновича; жалею, что не могу тебе дать прочесть. На листе виньетка, изображающая Лицей и дом директорский с садом. Мильон воспоминаний при виде этих мест! — С будущей почтой поговорю с ним. До сих пор не
писал еще к Розену и не отвечал Елизавете Петровне.
Пожалуйста, почтенный Иван Дмитриевич, будьте довольны неудовлетворительным моим листком — на первый раз. Делайте мне вопросы, и я разговорюсь, как бывало прежде, повеселее. С востока нашего ничего не знаю с тех пор, как уехал, — это тяжело: они ждут моих
писем. Один Оболенский из уединенной Етанцы
писал мне от сентября. В Верхнеудинске я в последний раз пожал ему руку; горькая слеза навернулась, хотелось бы как-нибудь с ним быть вместе.
Вот месяц, что я к тебе
писал отсюда, друг Оболенский; в продолжение этого времени, долгого в разлуке, ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего не получал после
письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал в Тобольске.
Это расположение отзывается и в
письмах:
пишу к родным по обыкновению, но не так, как бы хотелось, и им это прискорбно…
Наконец, любезный друг, я получил
письма от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она обещает
писать часто. Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что делается в соседстве твоем. Меня порадовало известие, что Сутгова матушка к нему начала снова
писать попрежнему и обеспечила их будущность; это я узнал вчера из
письма Марьи Казимировны — невольно тебе сообщаю старую весть, может быть, давно уже известную.
Пиши ко мне; что ты скажешь на мое
письмо от 1 декабря?
Наконец, получил я
письма из окрестностей Иркутска: Марья Николаевна первая подала голос. Александр женился 12 ноября и счастлив, как обыкновенно молодой супруг в первое время. Особенно мне приятно было узнать, что матушка Сутгова опять в прежних с ним сношениях; со времени его женитьбы она перестала к нему
писать — и это сильно его огорчало. — Бедный Сосинович умер от апоплексического удара в октябре месяце. Прощайте.
Как вам понравилась причина отказа Мих. Александровичу? Если б не он сам мне
написал, я бы не поверил. Я почти предсказывал Фонвизину, что его не пустят, если он сам не
напишет форменного
письма со всеми условленными фразами; я видел образчик этого у С. Г. Болконского], которому Александр Раевский его прислал. Ужасно на это решиться…
Семенов сам не
пишет, надеется, что ему теперь разрешат свободную переписку. Вообразите, что в здешней почтовой экспедиции до сих пор предписание — не принимать на его имя
писем; я хотел через тещу Басаргина к нему
написать — ей сказали, что
письмо пойдет к Талызину. Городничий в месячных отчетах его аттестует, как тогда, когда он здесь находился, потому что не было предписания не упоминать о человеке, служащем в Омске. Каков Водяников и каковы те, которые читают такого рода отчеты о государственных людях?
Скажи Павлу Сергеевичу, что я сегодня не могу ответить на его
письмо с Степаном Яковлевичем. Впрочем, я к нему
писал в прошедшую субботу с Погодаевым — мое
письмо было как бы ответом на то, которое теперь получил от него. С Погодаевым я послал для Натальи Дмитриевны облатки, в переплете «Наль и Дамаянти» и газеты Петру Николаевичу от Матвея.
Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М. Н. мне
пишет обо всем, [М. Н. — Волконская; сохранились интересные
письма ее (22) к Пущину за 1839–1841, 1843 и 1847 гг. (РО, ф. 243); в
письмах — много для характеристики взаимоотношений Волконской и Пущина.] рассказывает о посещении в Оёк, в именины Лизы была у них с детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на этот раз, как видно из ее описания, не соображен по теории Ноева ковчега. Все там здоровы и проводят время часто вместе.
Официальные мои
письма все, кажется, к вам ходят через Петербург — с будущей почтой буду отвечать Сергею Григорьевичу, на днях получил его листок от 25 — го числа [Много
писем С. Г. Волконского к Пущину за 1840–1843, 1855 гг., характеризующих их взаимную сердечную дружбу и глубокое, искреннее уважение — в РО (ф. 243 и Фв. III, 35), в ЦГИА (ф. 279, оп. I, № 254 и 255), за 1842, 1854 и 1857 гг. напечатаны в сборниках о декабристах.] — он в один день с вами
писал, только другой дорогой.
Одна тяжелая для меня весть: Алекс. Поджио хворает больше прежнего. Припадки часто возвращаются, а силы слабеют. Все другие здоровы попрежнему. Там уже узнали о смерти Ивашева, но еще не получили моего
письма отсюда. M. H. не
пишет, С. Г. говорит, что она уверена, что я еду. Мнения, как видите, разделены.
Спасибо тебе, любезный Александр Петрович, за твое
письмо: [Неизданное
письмо А. П. Барятинского к Пущину от 14 февраля 1841 г. представляет значительный интерес для характеристики этого выдающегося декабриста-материалиста, талантливого поэта, писавшего превосходные стихи по-французски, тогда как по-русски он
писал — прозою — плохо и с ошибками.
Привожу несколько отрывков из этого
письма: «До сех пор я к тебе не
писал…
Тогда и вы прочтете, а Анненкова
напишет к Александру Дюма и потребует, чтоб он ее
письмо сделал так же гласным, как и тот вздор, к которому он решился приложить свое перо.
С Нат. Дмит. и М. Ал. мы в частых сношениях: они, по доброте своей, уверяют, что мои
письма для них приятны. Я по невинности верю и
пишу со всевозможными народами.
Я все-таки продолжаю
писать, не зная, какой дорогой ходят мои
письма.
С 12 февраля не имею оттуда
писем, хотя часто
пишу туда.
Семенов просил, чтобы я жег его
письма и был осторожен, если хочу иметь его иероглифы. На все согласен, лишь бы ко мне
писали. Басаргин ждет меня.
P.S. Не знаю, поедет ли, наконец, завтра Анненков, но я уже ему отдаю
письмо, чтоб он не имел пустых отговорок. Мучение бедной его жене. [Анненковы не выехали и «завтра». 18 июля Пущин
писал И. Д. Якушкину, что «не из совсем ясного ощущения» он желает скорейшего их отъезда из Туринска.]
От Марьи Николаевны давно нет
писем. И Сергей Григорьевич как-то замолчал. Я все-таки к ним
пишу;пускай лучше бранят за частые
письма, нежели за молчание.
Пишу к Горчакову;
письмо мое доставит ему сестра моя.
Почта привезла мне
письмо от Annette, где она говорит, что мой племянник Гаюс вышел в отставку и едет искать золото с кем-то в компании. 20 февраля он должен был выехать; значит, если вздумает ко мне заехать, то на этой неделе будет здесь. Мне хочется с ним повидаться, прежде нежели
написать о нашем переводе; заронилась мысль, которую, может быть, можно будет привести в исполнение. Басаргин вам объяснит, в чем дело.
По этому поводу Якушкин
писал Пущину: «Прочел ваше
письмо, из которого вижу, что вам предстоит какое-то поприще, совершенно мной для вас не предвиденное; ради бога, потерпите мою дерзость: я никакой не имею возможности представить себе вас именно золотопромышленником и искателем золота — на что оно вам?
Наши монашенки повезли ему
письмо от тещи, жена даже не хотела
писать.
Приветствуйте за меня Анненковых. Я слышал, что она ожидает умножения семейства. Дай бог, чтоб это хорошо у них кончилось. К ним не
пишу, Федор Федорович им будет рассказывать про нашу жизнь лучше всякого
письма. Может быть, скажет многое, чего и нет…
Евгений, как хозяин,
пишет вам деловое
письмо, а я шалберю.
За несколько дней до комментируемого
письма В. К. Кюхельбекер
писал И. И.
Вы уже знаете печальную, тяжелую весть из Иркутска. Сию минуту принесли мне
письмо Волконского, который описывает кончину Никиты Муравьева и говорит, что с тою же почтою
пишет к вам. Тяжело будет вам услышать это горе.
Писать не умею теперь. Говорить бы еще мог, а лучше бы всего вместе помолчать и подумать.
Сестра
пишет, что в июне обещают перевести нас в Тобольск. Значит, в июле мы увидимся. С горестью пожмите руку доброму Матвею Ивановичу.
Письмо Волконского сегодня посылаю в Тобольск. Туда, кажется, никто не
писал. Адресую Бобрищеву-Пушкину. Мне вдруг попалась эта весть, так что почти не верится.
Пиши ко мне, когда будешь иметь досуг: общая наша потеря не должна нас разлучить, напротив, еще более сблизить. Эти чувства утешат нас, и если Марья нас видит, то они и ее порадуют. Вместе с твоим
письмом я получил
письмо от Annette, она горюет и передает мне те известия, что от вас получила в Твери.
Непременно всякую почту
пишу и получаю
письма.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне
написать, то посылайте
письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
Очень жаль, любезный друг Кюхельбекер, что мое
письмо [Это
письмо Пущина не найдено.] тебя рассердило: я
писал к тебе с другою целью; но видно, что тут, как и во многих других обстоятельствах бывает, приходится каждому остаться при своем мнении.
Нам объявлено по приказанию шефа жандармов, чтобы мы
писали разборчиво и лучшими чернилами и что в противном случае наши
письма не будут доставлены.
Пожалуйста, когда будешь
писать Горбачевскому, спроси его, за что он перестал ко мне
писать. Во всех
письмах он неимоверно хандрил — наконец, вовсе замолчал. Не понимаю, что ему за неволя оставаться сторожем нашей тюрьмы. Зачем не перепросился в окрестности Иркутска, где товарищи его Борисовы.
Батенков привезен в 846-м году в Томск, после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало это тяжелое испытание — он и мыслью теперь начинает освежаться. От времени до времени я имею от него известия. [Тогда же Пущин
писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа? Это главное: все прочее — вздор». См. дальше
письма Пущина к Батенькову.]
Не пугайтесь, что в дополнение к моим
письмам пишу не сам я. Сегодня я ставил пиявки и не хочу трудить ногу у стола… [
Письмо продиктовано П. С. Бобрищеву-Пушкину.]
Вы удивляетесь, что Ивану Александровичу отказали приехать в Тобольск, а я дивлюсь, что он просился. Надобно было просить ехать в виде золотоискателя. Я читал его
письмо Орлову и ответ Орлова. Странно только то, что Орлов при свидании в Москве с Ив. Ал. сказал, чтоб он
написал к нему и потом ничего не сделал. Впрочем, все это в порядке вещей… [И. А. Фонвизин просил разрешения поехать в Тобольск для свидания с братом.]
Я не успеваю во все города
писать и получил с этой почтой выговор от С. М. в
письме Андронниковой. Они все воображают, что я болен, если не болтаю с ними всякую неделю…
…Вы меня спрашиваете о действии воды. Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие это сделали — все равно. Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам
писал официально, я бы только и говорил о водах, как это делаю в
письмах к сестре, но тут эта статья лишняя…
Сегодня запоздал с
письмами: рано утром думал
писать, но прислала за мною Марья Николаевна — она как-то ночью занемогла своим припадком в сердечной полости, — я у нее пробыл долго и тогда только ушел, когда она совершенно успокоилась, и сел
писать. В час еду к Сашеньке — кончать портрет. Вы все это увидите.
Обнимаю вас, добрый друг. Передайте прилагаемое
письмо Созоновичам. Барон [Барон — В. И. Штейнгейль.] уже в Тобольске —
писал в день выезда в Тары. Спасибо племяннику-ревизору, [Не племянник, а двоюродный брат декабриста И. А. Анненкова, сенатор H. Н. Анненков, приезжавший в Сибирь на ревизию.] что он устроил это дело. — 'Приветствуйте ваших хозяев — лучших людей. Вся наша артель вас обнимает.
Радуй меня иногда твоим
письмом. Не все же
писать бумаги за номерами. Доволен ли ты вице-директорством? Много говорил о тебе с Бачмановым, он очень мне понравился.