Неточные совпадения
Мелкого нашего народу с каждым днем прибывало. Мы знакомились поближе друг с другом, знакомились и с роскошным нашим новосельем. Постоянных классов до официального открытия Лицея
не было, но некоторые профессора
приходили заниматься с нами, предварительно испытывая силы каждого, и таким образом, знакомясь с нами, приучали нас, в свою очередь, к себе.
В продолжение всей речи ни разу
не было упомянуто о государе: это небывалое дело так поразило и понравилось императору Александру, что он тотчас
прислал Куницыну владимирский крест — награда, лестная для молодого человека, только что возвратившегося, перед открытием Лицея, из-за границы, куда он был послан по окончании курса в Педагогическом институте, и назначенного в Лицей на политическую кафедру.
Когда начались военные действия, всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал их нам громогласно в зале. Газетная комната никогда
не была пуста в часы, свободные от классов: читались наперерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора
приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам недоступное.
9 июня был акт. Характер его был совершенно иной: как открытие Лицея было пышно и торжественно, так выпуск наш тих и скромен. В ту же залу
пришел император Александр в сопровождении одного тогдашнего министра народного просвещения князя Голицына. Государь
не взял с собой даже князя П. М. Волконского, который, как все говорили, желал быть на акте.
Не нужно было спрашивать, кто
приходил. Кроме того, я понял, что этот раз Пушкин и ее
не застал.
После первых наших обниманий
пришел и Алексей, который, в свою очередь, кинулся целовать Пушкина; он
не только знал и любил поэта, но и читал наизусть многие из его стихов.
В своеобразной нашей тюрьме я следил с любовью за постепенным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являющимися в свет, получая почти все повременные журналы. В письмах родных и Энгельгардта, умевшего найти меня и за Байкалом, я
не раз имел о нем некоторые сведения. Бывший наш директор
прислал мне его стихи «19 октября 1827 года...
В. Ф.» (Вяземской).] я с княгиней бранился; она велела сказать тебе, что ты хорошо сделаешь, когда при деньгах
пришлешь ей долг, что она отнюдь
не хочет тебе его простить.
Вслед за сим
приходят те две [Те две — А. В. Якушкина и ее мать, Н.Н.Шереметева.] и вызывают меня, но как наш командир перепугался и я
не хотел, чтоб из этого вышла им какая-нибудь неприятность, то и
не пошел в коридор; начал между тем ходить вдоль комнаты, и добрая Якушкина в дверь меня подозвала и начала говорить, спрося,
не имею ли я в чем-нибудь надобности и
не хочу ли вам писать.
— Много успел со времени разлуки нашей передумать об этих днях, — вижу беспристрастно все происшедшее, чувствую в глубине сердца многое дурное, худое, которое
не могу себе простить, но какая-то необыкновенная сила покорила, увлекала меня и заглушала обыкновенную мою рассудительность, так что едва ли какое-нибудь сомнение — весьма естественное —
приходило на мысль и отклоняло от участия в действии, которое даже я
не взял на себя труда совершенно узнать,
не только по важности его обдумать.
Может быть, это мечта, но мечта для меня утешительная сладостная. Объяснений между нами
не нужно: я пойму, если вы
пришлете мне какую-нибудь книгу и скажете в письме, что она вам нравится, — тогда я прямо за перо с некоторыми добрыми друзьями и спечем вам пирог. Но — увы! — когда еще этот листок до вас долетит и когда получу ответ? Мильон верст!
Забыл было сказать тебе адрес Розена: близ Ревеля мыза Ментак.К нему еще
не писал. В беспорядке поговорил только со всеми родными поодиночке и точно
не могу еще
прийти в должный порядок. Столько впечатлений в последний месяц, что нет возможности успокоиться душою. Сейчас писал к Annette и поговорил ей о тебе; решись к ней написать, ты ее порадуешь истинно.
Не знаю, когда
придет она в порядок, — я уже в Тобольске нехорошо себя чувствовал.
Как вам понравилась причина отказа Мих. Александровичу? Если б
не он сам мне написал, я бы
не поверил. Я почти предсказывал Фонвизину, что его
не пустят, если он сам
не напишет форменного письма со всеми условленными фразами; я видел образчик этого у С. Г. Болконского], которому Александр Раевский его
прислал. Ужасно на это решиться…
Останься я день в Тобольске, мы с вами бы
не увиделись. Почта туда должна была
прийти на другой день моего выезда.
Не стану говорить вам, как свидание мое с вами и добрым Матвеем Ивановичем освежило мою душу, вы оба в этом уверены без объяснений. У вас я забыл рубашку, значит скоро опять увидимся. Пока дети здесь, я
не тронусь, а потом
не ручаюсь, чтоб остался в Туринске.
Опять из Туринска приветствую тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я
не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27 декабря вечером и похоронен в тот самый день, когда в прошлом году на наших руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске это известие меня
не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться скорее,
пришло два дни после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня эта печальная истина — я тотчас в сани и сюда…
Ты невольно спрашиваешь, что будет с этими малютками?
Не могу думать, чтобы их с бабушкой
не отдали родным, и надеюсь, что это позволение
не замедлит
прийти. Кажется, дело просто, и
не нужно никаких доказательств, чтобы понять его в настоящем смысле.
Не умею тебе сказать, как мне трудно говорить всем об этом печальном происшествии…
Очень рад, что твои финансовые дела
пришли в порядок. Желаю, чтобы вперед
не нужно было тебе писать в разные стороны о деньгах. Должно быть, неприятно распространяться об этом предмете. Напиши несколько строк Семенову и скажи ему общую нашу признательность за пятьсот рублей, которые ему теперь уже возвращены.
Прощайте. Басаргин
пришел звать ходить. Да и вам пора отдохнуть от моей болтовни. Чего
не сказал, то до другого раза.
Не знаю, сказал ли что-нибудь путного. Судите сами, я
не берусь читать своего письма. Жажду вашего листка. Пожалуйста, доставляйте мне иногда весточку через Дорофеева.
Бобрищев-Пушкин уже
прислал мне в переплете нашу рукопись. Кой-где подскабливаю и отправлю недели через две к Энгельгардту. Кажется, перевод изрядный, по крайней мере довольно отчетливый, что
не всегда бывает врусских изданиях…
Понимаю, что вам может иногда
приходить на сердце желание
не обременять отца и братьев необходимыми на вас издержками…», но «от нас всегда зависит много уменьшить наши издержки», — поучает своего корреспондента И. Д. Якушкин и переходит к моральной стороне вопроса: «Во всяком положении есть для человека особенное назначение, и в нашем, кажется, оно состоит в том, чтобы сколько возможно менее хлопотать о самих себе.
Вольховского биографию мне
прислал Малиновский давно. Спасибо ему, что он напечатал, но напрасно тут слишком много казенного формуляра. Я и после смерти доброй моей Марьи
не перестаю писать к Малиновскому и к его сыну. Кажется, мальчик умный и способный. Что-то его ждет впереди?
Сенатора
прислали с целой ордой правоведцев; они все очищают только бумаги, и никакой решительно пользы
не будет от этой дорогой экспедиции. Кончится тем, что сенатору, [Сенатор — И. Н. Толстой.] которого я очень хорошо знаю с давних лет, дадут ленту, да и баста. Впрочем, это обыкновенный ход вещей у нас. Пора перестать удивляться и желать только, чтобы, наконец, начали добрые, терпеливые люди думать: нет ли возможности как-нибудь иначе все устроить? Надобно надеяться, что настанет и эта пора.
Пришла пора идти купаться в Тобол. Это одно из самых приятных развлечений. У нас есть ванна, но как-то плохо устроена.
Пришлите мне рисунок и разрез чего-нибудь порядочного в этом роде, чтоб она была разделена на две половины и была устроена на барке, а
не на плоту, где с ящиком как-то неудобно. Может быть, мы весной справим новую купальню. Это для всего города приятно. Одна половина будет мужская, а другая — женская. Плавать я
не умею, хоть в Лицее нас учили, и потому я барахтаюсь в ванне. Прощайте.
Пригласил приезжего
прийти чай пить и старался доказать ему, что он своим чревом нисколько
не расшевелит нашей почтенной публики.
С прошедшей почтой я получил, любезный Дмитрий Иринархович, твое письмо. Почта опаздывает и
пришла после здешней, так что я
не мог отвечать тебе прежде нынешней субботы.
Очень жалею, что
не могу ничем участвовать в постройке читинской церкви. Тут нужно что-нибудь значительнее наших средств. К тому же я всегда по возможности лучше желаю помочь бедняку какому-нибудь, нежели содействовать в украшениях для строящихся церквей. По-моему, тут моя лепта ближе к цели. Впрочем, и эти убеждения
не спасают от частых налогов по этой части. Необыкновенно часто
приходят с кружками из разных мест, и
не всегда умеешь отказать…
Эти стихи из нашей песни
пришли мне на мысль, отправляя к тебе обратно мой портрет с надписью. Отпустить шутку случается и теперь — слава богу, иначе нельзя бы так долго прожить на горизонте
не совсем светлом.
Не помнишь ли ты всей песни этой? Я бы желал ее иметь.
P. S.С лишком год выписываю от Annette Памятную Книжку Лицея(1852–1853); верно, там есть выходки на мой и Вильгельма счет, и она церемонится
прислать. Пожалуйста, если она
не решается
прислать ее,
пришли ты на имя Балакшина. Мне непременно хочется иметь этот документ. [В «Памятной книжке» Лицея на 1852–1853 гг. Пущин и Кюхельбекер
не упоминаются.]
Иоссе мне понравился, он зимой должен опять быть здесь проездом из России. От него ты будешь иметь грустные об нас всех известия, которые иногда
не укладываются в письмо. Мне
пришло на мысль отправить эти листки к Д. Д. С. Он тебе их вручит. Таким образом и волки сыты и овцы целы! [Письмо, посланное с оказией,
не застрянет в канцеляриях и
не будет читаться жандармами.]
Матвей мне говорил, что вы хотите участвовать в сборе для bon ami. [Добрый друг (франц.).] Когда-нибудь
пришлите ваши 10 целковых. Я надеюсь к ним еще кой-что прибавить и все отправлю. Вероятно, он обратился и в Иркутск, хотя и там, при всех богатствах, мало наличности. Как это делается,
не знаю. [В Иркутске жили семьи С. Г. Волконского и С. П. Трубецкого, получавшие от родных большие суммы. Все состоятельные декабристы много помогали неимущим товарищам и их семьям.]
[Еще 28 октября 1854 г. И. Д. Якушкин писал Пущину из Иркутска: «
Не очень давно заходила ко мне Дросида Ивановна и просила написать к вам, чтобы вы
прислали ей денег, она считает за вами процентов с своего капитала за два года».
Опять помеха,
пришел Евгений. Просто тоска, когда нужно действовать, то есть писать.
Не люблю торопиться, а приходится так.
Пришел Бракман, брат Жозефины. Лошадей закладывают… Нога
не совсем здорова…
Нетвердой рукой, потихоньку, наконец, скажу, добрый друг мой, что я оправился от трудной болезни, которая решительно
не давала мне возможности подать голоса. Скажу также, что выздоровление медленно… Настрадался я досыта… Сбывается пословица, что болезнь
приходит пудами, а выходит золотниками. Но вообще гораздо лучше…
Я просил, чтобы ты при случае
прислал мне номера «Морского сборника» (случаи бывают часто). Адресуй их к моему комиссионеру московскому Алеше. Я этот журнал люблю — с июня
не видал его.
…Сейчас писал к шаферу нашему в ответ на его лаконическое письмо. Задал ему и сожителю мильон лицейских вопросов. Эти дни я все и думаю и пишу о Пушкине. Пришлось, наконец, кончить эту статью с фотографом. Я просил адмирала с тобой
прислать мне просимые сведения.
Не давай ему лениться — он таки ленив немножко, нечего сказать…
Это мне
прислала Дорохова, я ее за речьблагодарил, но распек, что
не отвечает на мои вопросы…
Странное дело, откуда взял наш шафер, что я тебя жду? Я просил его
прислать с тобою некоторые сведения, но отнюдь
не назначал времени твоего выезда…
Матвею Апостолу посылаю речь А. Н. Муравьева при открытии Нижегородского комитета. Речь теплая, но странно, что с текстом из Луки. Мне
не случалось слышать у губернатора такой цитаты. [В характере декабриста-масона А. Н. Муравьева была значительная доля мистицизма (см. его «Автобиографические записки» в сб. «Декабристы», 1955, стр. 137–229).] Директриса мне
прислала эту речь.
…Письмо ваше от 4 октября получил я в Петербурге, куда мне
прислала его жена. Там я
не имел возможности заняться перепиской. Все время проводил в болтовне дома с посетителями и старыми товарищами и друзьями. К жене я возвратился 8-го числа…