Неточные совпадения
Как быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком
не отделаешься — и то
уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание
поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало,
говаривали мы об нем при первых наших встречах в доме Бронникова. [В доме Бронникова жил Пущин в Ялуторовске, куда приезжал в 1853–1856 гг. Е. И. Якушкин для свидания с отцом, декабристом И. Д. Якушкиным.] Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ.
Нечего и
говорить уже о разных его выходках, которые везде повторялись; например, однажды в Царском Селе Захаржевского медвежонок сорвался с цепи от столба, [После этого автором густо зачеркнуто в рукописи несколько слов.] на котором устроена была его будка, и побежал в сад, где мог встретиться глаз на глаз, в темной аллее, с императором, если бы на этот раз
не встрепенулся его маленький шарло и
не предостерег бы от этой опасной встречи.
Сбольшим удовольствием читал письмо твое к Егору Антоновичу [Энгельгардту], любезнейший мой Вольховский; давно мы поджидали от тебя известия; признаюсь,
уж я думал, что ты, подражая некоторым,
не будешь к нам писать. Извини, брат, за заключение. Но
не о том дело —
поговорим вообще.
Трудно и почти невозможно (по крайней мере я
не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много
говорить, но теперь
не место,
не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько
уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Одна тяжелая для меня весть: Алекс. Поджио хворает больше прежнего. Припадки часто возвращаются, а силы слабеют. Все другие здоровы попрежнему. Там
уже узнали о смерти Ивашева, но еще
не получили моего письма отсюда. M. H.
не пишет, С. Г.
говорит, что она уверена, что я еду. Мнения, как видите, разделены.
Верно, что вам трудно о многом
говорить с добрым Матвеем Ивановичем. Он
не был в наших сибирских тюрьмах и потому похож на сочинение, изданное без примечаний, — оно
не полно. Надеюсь, он найдет способ добраться до Тобольска, пора бы ему
уже ходить без солитера…
Не нужно вам
говорить, что Оболенский тот же оригинал, начинает
уже производить свои штуки. Хозяйство будет на его руках, — а я буду ворчать. Все подробности будущего устройства нашего, по крайней мере предполагаемого, вы узнаете от Басаргина. Если я все буду писать, вам
не о чем будет
говорить, — между тем вы оба на это мастера. Покамест прощайте. Пойду побегать и кой-куда зайти надобно.
Не могу приучить Оболенского к движению.
Об нашем доставлении куда следует она, то есть сестра моя,
уже не успела
говорить Горчакову — он тогда
уже не был в Петербурге. Увидим, как распорядится Бенкендорф с нашими сентиментальными письмами. До зимы мы
не двинемся, во всяком случае. Хочу дождаться Тулиновых непременно здесь.
Вы
уже знаете печальную, тяжелую весть из Иркутска. Сию минуту принесли мне письмо Волконского, который описывает кончину Никиты Муравьева и
говорит, что с тою же почтою пишет к вам. Тяжело будет вам услышать это горе. Писать
не умею теперь.
Говорить бы еще мог, а лучше бы всего вместе помолчать и подумать.
Прошли еще две недели, а листки все в моем бюваре.
Не знаю, когда они до вас доберутся. Сегодня получил письма, посланные с Бибиковым. Его самого
не удалось увидеть; он проехал из Тюмени на Тобольск. Видно, он с вами
не видался: от вас нет ни строчки. А я все надеялся, что этот молодой союзник вас отыщет и
поговорит с вами о здешнем нашем быте. Муравьев, мой товарищ, его дядя, и он
уже несколько раз навещал наш Ялуторовск.
Сюда приехала m-lle Otava с скрипкой. Поджио
уже слышал ее игру и m-me Ришье.
Говорят, будет концерт, но я вряд ли пойду. Я люблю музыку, когда
не надобно платить деньги. Видите, как я сделался расчетлив…
Про Василия Львовича и того
не знаю —
говорят,
не долго хворал перед смертью, но он
уже был давно болен; давно мне твердили: que c'est le commencement de la foi!
Теперь собственно обо мне. Оваций никаких
не было; но прием сердечный от всех старых друзей и товарищей. О родных
уже не говорю. С самого возвращения на родину я почти постоянно хвораю и теперь далеко от здорового.
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными,
не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
уж не помню твоих глупых счетов.
Говори, сколько там?
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович
уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
«На что,
говорит, тебе муж? он
уж тебе
не годится».
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет
уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и
уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это
уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.