Неточные совпадения
После этого мы как-то не часто
виделись. Пушкин кружился в большом свете, а
я был как можно подальше от него. Летом маневры и другие служебные занятия увлекали
меня из Петербурга. Все это, однако, не мешало нам, при всякой возможности встречаться с прежней дружбой и радоваться нашим встречам у лицейской братии, которой уже немного оставалось в Петербурге; большею частью свидания мои с Пушкиным были у домоседа Дельвига.
Последнее наше свидание в Пелле было так скоро и бестолково, что
я не успел выйти из ужасной борьбы, которая во
мне происходила от радости вас видеть не в крепости и горести расстаться, может быть, навек.
Я думаю, вы заметили, что
я был очень смешон, хотя и жалок. — Хорошо, впрочем, что так удалось
свидеться. Якушкин
мне говорил, что он видел в Ярославле семью свою в продолжение 17 часов и также все-таки не успел половины сказать и спросить.
Я прошу поцеловать ручку у батюшки и матушки. Если провидению не угодно, чтоб мы здесь
увиделись, в чем, впрочем,
я не отчаиваюсь, то будем надеяться, что бог, по милосердию своему, соединит нас там, где не будет разлуки. Истинно божеская религия та, которая из надежды сделала добродетель. Обнимите всех добрых друзей.
Из Иркутска
я к тебе писал; ты, верно, давно получил этот листок, в котором сколько-нибудь узнал
меня. Простившись там с добрыми нашими товарищами-друзьями,
я отправился 5 сентября утром в дальний мой путь. Не буду тем дальним путем вести тебя — скажу только словечко про наших, с которыми удалось
увидеться.
Авось мы
свидимся, почтенный Михаил Александрович, душевно желал бы иметь это удовольствие и найти у вас в Тобольске здоровье, которого утрата сильно преследует
меня здесь.
Останься
я день в Тобольске, мы с вами бы не
увиделись. Почта туда должна была прийти на другой день моего выезда. Не стану говорить вам, как свидание мое с вами и добрым Матвеем Ивановичем освежило мою душу, вы оба в этом уверены без объяснений. У вас
я забыл рубашку, значит скоро опять
увидимся. Пока дети здесь,
я не тронусь, а потом не ручаюсь, чтоб остался в Туринске.
Вы знаете, как мужчины самолюбивы, —
я знаю это понаслышке, но, как член этого многочисленного стада, боюсь не быть исключением [из] общего правила. Про женщин не говорю. Кроме хорошего, до сих пор в них ничего не вижу — этого убеждения никогда не потеряю, оно
мне нужно. Насчет востока мы многое отгадали: откровенно говорить теперь не могу, — когда-нибудь поболтаем не на бумаге. Непременно уверен, что мы с вами
увидимся — даже, может быть, в Туринске…
Я рад, что Борисовых перевели ближе к Иркутску, а особенно доволен, что Поджио выздоровел; ты, вероятно, уже с ним
виделся, — он должен был отправиться на воды, тебя миновать нельзя…
Наконец,
я должен теперь узнать, что брат Михайло приехал домой. На последней почте было от них письмо из Пскова уже, 11 октября они пустились в Петербург. В Пскове он
виделся с князем Петром Вяземским, который тотчас к нему [явился], лишь только узнал, что он там…
Сестра пишет, что в июне обещают перевести нас в Тобольск. Значит, в июле мы
увидимся. С горестью пожмите руку доброму Матвею Ивановичу. Письмо Волконского сегодня посылаю в Тобольск. Туда, кажется, никто не писал. Адресую Бобрищеву-Пушкину.
Мне вдруг попалась эта весть, так что почти не верится.
Так, в послании к И. И. Пущину, вызванном описываемым посещением своего друга, Кюхельбекер заявляет: «Да! ровно через год мы
свиделись с тобой, но, друг и брат, тогда под твой приветный кров вступил
я полн надежд, и весел и здоров» (Лирика и поэмы, т. I, 1939, стр. 213; датировано: 5 марта 1846 г.).
Если бог приведет
свидеться,
я тебя заставлю непременно объяснить темные места твоих посланий.
На днях узнали здесь о смерти Каролины Карловны — она в двадцать четыре часа кончила жизнь. Пишет об этом купец Белоголовый. Причина неизвестна, вероятно аневризм. Вольф очень был смущен этим известием. Говорил
мне, что расстался с ней дурно, все надеялся с ней еще
увидеться, но судьбе угодно было иначе устроить.
Мне жаль эту женщину…
…Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо
меня ждет. Здесь нашел
я письма. Аннушка всех созвала на Новый год.
Я начну дома это торжество благодарением богу за награду после 10 лет [10-ти лет — ссылки на поселение.] за возобновление завета с друзьями — товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг, всего отрадного в 1850 году. Всем нашим скажите мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как, не знаю, но должны еще
увидеться…
Тебя крепко обниму, добрый мой Матюшкин. Мильон лет мы не видались. Вряд ли и
увидимся. Будем хоть изредка пересылаться весточкой. Отрадно обмануть расстояние — отрадно быть близко и вдалеке. — Часто гляжу на твой портрет — тут мысли перебегают все десятки лет нашей разлуки. Annette
мне недавно писала, как ты с ней ходил по царскому саду; читая,
мне казалось, что ты ей рассказывал вчерашние события, а это рассказы лицейской нашей жизни, которая довольно давно уже прошла.
Пора благодарить тебя, любезный друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до
меня 18 августа. От души спасибо тебе, что
мне откликнулся. В награду посылаю тебе листок от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника.
Я с ней раза два
виделся и много говорил о тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где отец ее управляющий таможней.
Ты уже должен знать, что 14 августа Иван Дмитриевич прибыл в Иркутск с старшим своим сыном Вячеславом. Дорога ему помогла, но болезнь еще не уничтожена. Будет там опять пачкаться. Дай бог, чтоб это шло там удачнее, нежели здесь в продолжение нескольких месяцев. Просто страшно было на него смотреть. Не знаю, можно ли ему будет добраться до вас.
Мне это необыкновенно, кажется, удалось, но и тут тебя, добрый друг, не поймал. Авось когда-нибудь как-нибудь
свидимся.
Виделся ли ты с Софьей Григорьевной?
Я слышал, что она поехала в Кяхту.
Мне было очень приятно с нею здесь провести денек. Добрая женщина, без всяких вычур появления. — И отрадная страничка в наших памятных тетрадях.
Я счастлив за С. Григорьевича.
Забыл с вами немного побраниться, добрая Елизавета Петровна. Вы говорите, что нам ловко будет возобновить знакомство, хоть и давно расстались.
Я не допускаю этой мысли, мы не только знакомы, а всегда дружны. Были врозь; может быть, во время этой разлуки не все досказывалось, но, когда
свидимся, все будет ясно и светло! Иначе
я не понимаю наших отношений. С этим условием хочу вас обнять — наш сибирский завет непреложен:
я в него верую несомненно.
Оленька нетерпеливо вас ждет,
я несколько раз
виделся с нею, пока был в Петербурге, и сюда уже она приезжала с Константином Ивановичем.
Третьего дня был у
меня брат Михайло.
Я рад был его видеть — это само собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный друг Нарышкин. Решительно не понимаю, что с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы
виделись, и от тебя ни слова. Между тем ты
мне обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь,
я думал, что ты захворал, и несколько раз собирался писать, но с каждой почтой поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
Крестный твой поехал в Омск, там выдаст замуж Поленьку, которая у них воспитывалась, за Менделеева, брата жены его, молодого человека, служащего в Главном управлении Западной Сибири. Устроит молодых и зимой вернется в Покровский уезд, где купил маленькое именье.
Я все это знаю из его письма — опять с ним разъехались ночью под Владимиром. Как не судьба
свидеться!