— Детский страх!.. Мечта, послышалось мне, иль просто ветер дунул, — говорил себе Долинский, стараясь взять над собою силу, а панический, суеверный страх сам предупреждал его, а он
брал его за плечи, двигал на голове его волосы и через мгновение донес до его слуха столь же спокойный и столь же отчетливый звук от оборота второй страницы.
Платонов. С ума, думаете, сошел? Нет, это так… Бред горячечный… Спросите Трилецкого… (
Берет ее за плечи.) И меня все любят… Все! Оскорбишь, бывало, и то… любят… Грекову, например, оскорбил, на стол пхнул, и то… любит. Вы, впрочем, сама Грекова… Виноват…
Неточные совпадения
Но неумышленно, когда он не делал никаких любовных прелюдий, а просто
брал ее
за руку, она давала ему руку,
брала сама его руку, опиралась ему доверчиво на
плечо, позволяла переносить себя через лужи и даже, шаля, ерошила ему волосы или, напротив, возьмет гребенку, щетку, близко подойдет к нему, так что головы их касались, причешет его, сделает пробор и, пожалуй, напомадит голову.
Скудаться нам до веку, // Таскать кошель на
плечах на роду // Написано.
За что Бобыль Бакула // Ни хватится, ничто ему не впрок. // Нашел в лесу девичку, мол, подспорье // В сиротский дом
беру, — не тут-то было: // Ни на волос не легче.
Он ходил по комнате, садился
за стол,
брал лист бумаги, чертил на нем несколько строк — и тотчас их вымарывал… Вспоминал удивительную фигуру Джеммы, в темном окне, под лучами звезд, всю развеянную теплым вихрем; вспоминал ее мраморные руки, подобные рукам олимпийских богинь, чувствовал их живую тяжесть на
плечах своих… Потом он
брал брошенную ему розу — и казалось ему, что от ее полузавядших лепестков веяло другим, еще более тонким запахом, чем обычный запах роз…
Где похоронили моего Гришу? (
Берет Галчиху
за плечи.) Моего ребенка, моего ребенка?
Правда, он
брал меня
за талию, ласково хлопал по
плечу, одобрял мою жизнь, но я чувствовал, что он по-прежнему презирает мое ничтожество и терпит меня только в угоду своей дочери; и я уже не мог смеяться и говорить, что хочу, и держался нелюдимом, и все ждал, что, того и гляди, он обзовет меня Пантелеем, как своего лакея Павла.