Неточные совпадения
Вот тебе, любезный Володя, все,
что можно сказать в тесных пределах письма. Молю
бога, чтоб ты, кончивши благополучно поручение свое, порадовал скорее меня своим приездом. Сколько нам нужно будет потолковать! Беседа твоя усладит меня. Не
знаю,
что ты думаешь? Не
знаю,
что ты предпримешь?
Первые трое суток мы ехали на телеге,
что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив. Не
знаю, как будет далее, а говорят — худа дорога, сделалось очень тепло. Заметь, в какое время нас отправили, но слава
богу,
что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился,
что в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Ну! любезные мои, пора нам начинать опять прощаться, хотя горько, ко надо благодарить
бога,
что и так удалось покалякать. Не
знаю только, разберете ли вы это маранье.
Где и
что с нашими добрыми товарищами? Я слышал только о Суворочке,
что он воюет с персианами — не
знаю, правда ли это, — да сохранит его
бог и вас; доброй моей Марье Яковлевне целую ручку. От души вас обнимаю и желаю всевозможного счастия всему вашему семейству и добрым товарищам. Авось когда-нибудь
узнаю что-нибудь о дорогих мне.
Но,
бога ради, чтоб никто не
знал из неосторожных,
что я кой-как к вам постучался в дверь — и на минуту перенесся в круг доброй семьи, которую вечно буду любить.
Не могу тебе дать отчета в моих новых ощущениях: большой беспорядок в мыслях до сих пор и жизнь кочевая. На днях я переехал к ксендзу Шейдевичу; от него, оставив вещи, отправлюсь в Урик пожить и полечиться; там пробуду дней десять и к 1 сентябрю отправлюсь в дальний путь; даст
бог доберусь до места в месяц, а
что дальше — не
знаю.
Слава
богу,
что в этом тумане
узнаем и понимаем друг друга.
Ты уже должен
знать,
что 14 августа Иван Дмитриевич прибыл в Иркутск с старшим своим сыном Вячеславом. Дорога ему помогла, но болезнь еще не уничтожена. Будет там опять пачкаться. Дай
бог, чтоб это шло там удачнее, нежели здесь в продолжение нескольких месяцев. Просто страшно было на него смотреть. Не
знаю, можно ли ему будет добраться до вас. Мне это необыкновенно, кажется, удалось, но и тут тебя, добрый друг, не поймал. Авось когда-нибудь как-нибудь свидимся.
Тут просто действует провидение, и я только должен благодарить
бога и добрую женщину. Теперь подготовляю,
что нужно для дороги, и с полной уверенностью провожу Аннушку. Может быть,
бог даст, и сам когда-нибудь ее увижу за Уралом… Жаль,
что я не могу тебе послать теперь письма Дороховой, — впрочем, если Мария Николаевна поедет с Аннушкой, то я тебе с нею их перешлю, но только с тем непременным условием, чтобы ты мне их возвратил. Это мое богатство. Не
знаю, за
что эта добрая женщина с такою дружбою ко мне…
Снова сидел Иван Дмитриевич. Спрашивал, открылась ли ты мне в твоем намерении выйти замуж и не
знаю ли я, кто этот избранный. Я рад был,
что это было в сумерки, потому
что не умею лгать. Сказал,
что пришлось в голову, и отделался кой-как от дальнейших расспросов. Уверил только,
что, верно, если
бог велит, то твое соединение будет во благо.
Я очень
знаю,
что надобно действовать, но это время, как ты видела, я просто ни на
что не годен. Он со мной поживет, потом поступит к Циммерману в Москве. Это заведение лучшее во всех отношениях, и там он может остаться до самого университета. Я уже вошел в переговоры с Циммерманом, но надобно еще самому с ним познакомиться, все высмотреть. Авось
бог поможет как-нибудь распустить крылья, которые до сих пор подрезаны…
Ты говоришь, добрая Марья Николаевна,
что мое сердце любвеобильно.Ты совершенно справедливо это замечаешь — оно так создано, следовательно, не назовешь меня, читая эти строки, гречневой кашей.
Бог помог природное настроение не утратить среди многих толчков, доставшихся и на мою долю. И за это глубокое ему благодарение! Не
знаю, до какой степени плодотворна эта любовь, но
знаю,
что она и мучение мое и отрада. Ты все это поймешь, не нужно пояснений. Впрочем, люблю потому,
что приятно любить…
Я точно это время часто имел вести о тебе от моих домашних.
Знаю твой подвиг храбрости, или по крайней мере нетрусости,
что иногда все равно. Мне Annette описывала пожар и твое присутствие духа среди этой тревоги, а как раз всякого другого озадачила бы в твоем положении одинаково тогда с малютками. Хвала
богу, но и тебе спасибо! Я просил Annette тебя расцеловать.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь
бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил,
что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и
что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Осип. Да, слава
богу! Только
знаете что, Иван Александрович?