Неточные совпадения
Это замечание мое до того справедливо, что потом даже, в 1817 году, когда
после выпуска мы, шестеро, назначенные в гвардию, были в лицейских мундирах на параде гвардейского корпуса, подъезжает к нам граф Милорадович, тогдашний корпусный командир, с вопросом: что мы за люди и какой это мундир?
Скоро начали нас вызывать поодиночке в другую комнату, где в присутствии министра начался экзамен,
после которого все постепенно разъезжались. Все кончилось довольно поздно.
Как
после этого понять сочетание разных внутренних наших двигателей!
Торжество началось молитвой. В придворной церкви служили обедню и молебен с водосвятием. Мы на хорах присутствовали при служении.
После молебна духовенство со святой водою пошло в Лицей, где окропило нас и все заведение.
После речей стали нас вызывать по списку; каждый, выходя перед стол, кланялся императору, который очень благосклонно вглядывался в нас и отвечал терпеливо на неловкие наши поклоны.
Через несколько дней
после открытия, за вечерним чаем, как теперь помню, входит директор и объявляет нам, что получил предписание министра, которым возбраняется выезжать из Лицея, а что родным дозволено посещать нас по праздникам.
Во втором — столовая, больница с аптекой и конференц-зала с канцелярией; в третьем — рекреационная зала, классы (два с кафедрами, один для занятий воспитанников
после лекций), физический кабинет, комната для газет и журналов и библиотека в арке, соединяющей Лицей со дворцом чрез хоры придворной церкви.
После ужина до 10 часов — рекреация. В 10 — вечерняя молитва — сон.
Лицейское наше шестилетие, в историко-хронологическом отношении, можно разграничить тремя эпохами, резко между собою отличающимися: директорством Малиновского, междуцарствием (то есть управление профессоров: их сменяли
после каждого ненормального события) и директорством Энгельгардта.
Тот
после ужина всмотрелся в молодую свою команду и увидел что-то взвинченное.
Когда при рассуждениях конференции о выпуске представлена была директору Энгельгардту черная эта книга, где мы трое только и были записаны, он ужаснулся и стал доказывать своим сочленам, что мудрено допустить, чтобы давнишняя шалость, за которую тогда же было взыскано, могла бы еще иметь влияние и на будущность
после выпуска.
Нельзя не вспомнить сцены, когда Пушкин читал нам своих Пирующих студентов.Он был в лазарете и пригласил нас прослушать эту пиэсу.
После вечернего чая мы пошли к нему гурьбой с гувернером Чириковым.
Мы с ним постоянно были в дружбе, хотя в иных случаях розно смотрели на людей и вещи; откровенно сообщая друг другу противоречащие наши воззрения, [В рукописи
после этого густо зачеркнуто несколько строк; в этом абзаце зачеркнуто еще несколько отдельных строк.] мы все-таки умели их сгармонировать и оставались в постоянном согласии.
Дельвиг
после выпуска поехал в Хороль, где квартировал отец его, командовавший бригадой во внутренней ставке.
В зале были мы все с директором, профессорами, инспектором и гувернерами. Энгельгардт прочел коротенький отчет за весь шестилетний курс,
после него конференц-секретарь Куницын возгласил высочайше утвержденное постановление конференции о выпуске. Вслед за этим всех нас, по старшинству выпуска, представляли императору с объяснением чинов и наград.
В тот же день,
после обеда, начали разъезжаться: прощаньям не было конца. Я, больной, дольше всех оставался в Лицее. С Пушкиным мы тут же обнялись на разлуку: он тотчас должен был ехать в деревню к родным; я уж не застал его, когда приехал в Петербург.
Мы шестеро учились фрунгу в гвардейском образцовом батальоне;
после экзамена, сделанного нам Клейнмихелем в этой науке, произведены были в офицеры высочайшим приказом 29 октября.
Естественно, что Пушкин, увидя меня
после первой нашей разлуки, заметил во мне некоторую перемену и начал подозревать, что я от него что-то скрываю.
Нечего и говорить уже о разных его выходках, которые везде повторялись; например, однажды в Царском Селе Захаржевского медвежонок сорвался с цепи от столба, [
После этого автором густо зачеркнуто в рукописи несколько слов.] на котором устроена была его будка, и побежал в сад, где мог встретиться глаз на глаз, в темной аллее, с императором, если бы на этот раз не встрепенулся его маленький шарло и не предостерег бы от этой опасной встречи.
После этого мы как-то не часто виделись. Пушкин кружился в большом свете, а я был как можно подальше от него. Летом маневры и другие служебные занятия увлекали меня из Петербурга. Все это, однако, не мешало нам, при всякой возможности встречаться с прежней дружбой и радоваться нашим встречам у лицейской братии, которой уже немного оставалось в Петербурге; большею частью свидания мои с Пушкиным были у домоседа Дельвига.
Там
после служебных формальностей я пустился разузнавать об Александре.
Пушкин сел, написал все контрабандные свои стихи и попросил дежурного адъютанта отнести их графу в кабинет.
После этого подвига Пушкина отпустили домой и велели ждать дальнейшего приказания.
Директор рассказал мне, что государь (это было
после того, как Пушкина уже призывали к Милорадовичу, чего Энгельгардт до свидания с царем и не знал) встретил его в саду и пригласил с ним пройтись.
Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным?» — «Все это знаю; но знаю также, что нельзя не навестить друга
после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах.
Проведя праздник у отца в Петербурге,
после крещения я поехал в Псков.
После первых наших обниманий пришел и Алексей, который, в свою очередь, кинулся целовать Пушкина; он не только знал и любил поэта, но и читал наизусть многие из его стихов.
Я привез Пушкину в подарок Горе от ума;он был очень доволен этой тогда рукописной комедией, до того ему вовсе почти незнакомой.
После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух; но опять жаль, что не припомню теперь метких его замечаний, которые, впрочем, потом частию явились в печати.
Он выпил два стакана чаю, не забывая о роме, и
после этого начал прощаться, извиняясь снова, что прервал нашу товарищескую беседу.
Видно, однако, мое ворчанье имело некоторое действие, потому что
после моего посещения перестали экономничать дровами.
Шаткая эта надежда облегчила расставанье
после так отрадно промелькнувшего дня.
[Не все декабристы были отправлены сразу
после суда в читинскую тюрьму.
Кстати, здесь,
после моей прозы, поместить стихи покойного Александра Одоевского, написанные в альбом княгини М. Н. Волконской 25-го декабря 1829 года (это день ее рождения; тогда ей было 25-ть лет).
В исследовании Б. В. Томашевского о рукописях Пушкина указывается, что послание начато было поэтом вскоре
после посещения Пущиным Михайловского в январе 1825 г. (сб. «Литературное наследство», вып.
Но
после опубликования в 1938 г. письма М. И. Пущина к брату от 22 апреля (4 мая) 1857 г. стало известно, что портфель был передан Вяземскому только в 1841 г.
Поэтому предположение о передаче стихов Ершову в 1840 г. бл'иже к действительности, чем заявление Пущина о 1839 г., сделанное почти через двадцать лет
после пребывания в Тобольске.
Это несколько случайных документов о дуэли, которые сами по себе не представляют интереса
после исследования П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» (1928), где помещены в научной обработке все документы о трагедии 1837 г.]
Только
после смерти его все эти, повидимому, ничтожные обстоятельства приняли, в глазах моих, вид явного действия Промысла, который, спасая его от нашей судьбы, сохранил Поэта для славы России.
Не могу тебе ничего сказать важного,
после твоего отъезда, кажется, по несчастью или по счастью, все в том же положении; мои заботы — о ремонте, [Ремонт — покупка лошадей, деятельность Пущина по службе в Конной артиллерии.] кроме многих других, которые непременно сопряжены с моим существованием.
На другой день приезда моего в Москву (14 марта) комедиант Яковлев вручил мне твою записку из Оренбурга. Не стану тебе рассказывать, как мне приятно было получить о тебе весточку; ты довольно меня знаешь, чтоб судить о радости моей без всяких изъяснений. Оставил я Петербург не так, как хотелось, вместо пяти тысяч достал только две и то
после долгих и несносных хлопот. Заплатил тем, кто более нуждались, и отправился на первый случай с маленьким запасом.
Марта 12. [Знаменательный] день. [Знаменательный день — годовщина воцарения Александра I
после убийства его отца Павла I.]
Я располагаю нынешний год месяца на два поехать в Петербург — кажется, можно сделать эту дебошу
после беспрестанных занятий целый год. Теперь у меня чрезвычайно трудное дело на руках. Вяземский знает его — дело о смерти Времева. Тяжело и мудрено судить, всячески стараюсь как можно скорее и умнее кончить, тогда буду спокойнее…
Я не буду делать никаких вопросов, ибо надеюсь на милость божию, что вы все живы и здоровы, — страшно
после столь долгой разлуки спросить. Я молился о вас, и это меня утешало.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не свой был, когда получал письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова
после смерти нашли вашу записку, но я ее не видал, не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
Поблагодарите губернатора чрез архиерея, я у него в несколько минут душу отвел
после беспрестанных сцен в дороге с извозчиками, не забывая той, которая была при нашем свидании.
Трудно и почти невозможно (по крайней мере я не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь не место, не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим
после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
— Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными — мы не на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу, зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне
после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их не нужно — вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит сердец наших.
После приговора им царь позволил ехать в Иркутск, их остановили и потом потребовали необходимым условием быть с мужьями — отречение от дворянства, что, конечно, не остановило сих несчастных женщин; теперь держат их розно с мужьями и позволяют видеться только два раза в неделю на несколько часов, и то при офицере.
Добились они всего этого
после долгих и тяжелых страданий, которым подвергались те и другие.
Иван Иванович здоров, бодр и весел. Вас всех братски обнимает, у батюшки и матушки целует руки. Рад от вас слышать, что Михаил Иванович умел сохранить твердость духа
после всех испытанных им бедствий. Всем помнящим его посылает дружеский поклон, особенно единственному человеку Суворочке…
Вы согласитесь, что это довольно трудно
после столь продолжительной и, вероятно, вечной разлуки.