Неточные совпадения
Поэзии чудесный гений,
Певец таинственных видений,
Любви, мечтаний и чертей,
Могил и рая верный житель
И музы ветреной моей
Наперсник, пестун и хранитель!
Прости мне, северный Орфей,
Что в повести моей забавной
Теперь вослед тебе лечу
И лиру музы своенравной
Во лжи прелестной обличу.
Спасибо, Лель! Девицы, не стыдитесь! // Не верю я. Ну, статочное ль дело // В частых кустах подружку потерять! // Потешил ты царево сердце, Лель. // Потешь еще! В кругу подруг стыдливых // Красавицу девицу выбирай, // Веди ко мне и всем на погляденье, // Пускай она за песню наградит //
Певца любви горячим поцелуем.
При первом взгляде на его вздернутый кверху нос, черные густые усы и живые, исполненные ума и веселости глаза Рославлев узнал в нем, несмотря на странный полуказачий и полукрестьянской наряд, старинного своего знакомца, который в мирное время —
певец любви, вина и славы — обворожал друзей своей любезностию и добродушием; а в военное, как ангел-истребитель, являлся с своими крылатыми полками, как молния, губил и исчезал среди врагов, изумленных его отвагою; но и посреди беспрерывных тревог войны, подобно древнему скальду, он не оставлял своей златострунной цевницы:
Так вот судьба твоих сынов, // О Рим, о громкая держава! //
Певец любви, певец богов, // Скажи мне: что такое слава? // Могильный гул, хвалебный глас, // Из рода в роды звук бегущий // Или под сенью дымной кущи // Цыгана дикого рассказ?
Понятно поэтому, что поэзия любви не кончается у Толстого на том, на чем обычно кончают ее
певцы любви. Где для большинства умирает красота и начинается скука, проза, суровый и темный труд жизни, — как раз там у Толстого растет и усиливается светлый трепет жизни и счастья, сияние своеобразной, мало кому доступной красоты.
Неточные совпадения
[Миннезингеры, трубадуры — средневековые поэты-певцы, принадлежавшие к рыцарскому сословию и воспевавшие преимущественно
любовь.]
Замрут голоса
певцов, — слышно, как вздыхают кони, тоскуя по приволью степей, как тихо и неустранимо двигается с поля осенняя ночь; а сердце растет и хочет разорваться от полноты каких-то необычных чувств и от великой, немой
любви к людям, к земле.
Желание желаний, так называет Шопенгауэр
любовь, заставляет поэта писать стихи, музыканта создавать гармонические звуковые комбинации, живописца писать картину,
певца петь, — все идет от этого желания желаний и все к нему же возвращается.
Его рассказ, то буйный, то печальный, // Я вздумал перенесть на север дальный: // Пусть будет странен в нашем он краю, // Как слышал, так его передаю! // Я не хочу, незнаемый толпою, // Чтобы как тайна он погиб со мною; // Пускай ему не внемлют, до конца // Я доскажу! Кто с гордою душою // Родился, тот не требует венца; //
Любовь и песни — вот вся жизнь
певца; // Без них она пуста, бедна, уныла, // Как небеса без туч и без светила!..
Он, по его словам, любил Тургенева,
певца девственной
любви, чистоты, молодости и грустной русской природы, но сам он любил девственную
любовь не вблизи, а понаслышке, как нечто отвлеченное, существующее вне действительной жизни.