Неточные совпадения
Помещаем его безо всяких перемен и примечаний, как драгоценный памятник благородного образа мнений и трогательного дружества,
а вместе с
тем, как и весьма достаточное биографическое известие.
Сия глупая старуха не умела никогда различить двадцатипятирублевой ассигнации от пятидесятирублевой; крестьяне, коим она всем была кума, ее вовсе не боялись; ими выбранный староста до
того им потворствовал, плутуя заодно, что Иван Петрович принужден был отменить барщину и учредить весьма умеренный оброк; но и тут крестьяне, пользуясь его слабостию, на первый год выпросили себе нарочитую льготу,
а в следующие более двух третей оброка платили орехами, брусникою и
тому подобным; и тут были недоимки.
— Вам было странно, — продолжал он, — что я не требовал удовлетворения от этого пьяного сумасброда Р***. Вы согласитесь, что, имея право выбрать оружие, жизнь его была в моих руках,
а моя почти безопасна: я мог бы приписать умеренность одному моему великодушию, но не хочу лгать. Если б я мог наказать Р***, не подвергая вовсе моей жизни,
то я б ни за что не простил его.
В четырех верстах от меня находилось богатое поместье, принадлежащее графине Б***; но в нем жил только управитель,
а графиня посетила свое поместье только однажды, в первый год своего замужества, и
то прожила там не более месяца. Однако ж во вторую весну моего затворничества разнесся слух, что графиня с мужем приедет на лето в свою деревню. В самом деле, они прибыли в начале июня месяца.
В конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную, жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, Прасковьей Петровною,
а некоторые для
того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей.
Переписываясь и разговаривая таким образом, они (что весьма естественно) дошли до следующего рассуждения: если мы друг без друга дышать не можем,
а воля жестоких родителей препятствует нашему благополучию,
то нельзя ли нам будет обойтись без нее?
Лошадь начинала уставать,
а с него пот катился градом, несмотря на
то, что он поминутно был по пояс в снегу.
Наконец он увидел, что едет не в
ту сторону. Владимир остановился: начал думать, припоминать, соображать, и уверился, что должно было взять ему вправо. Он поехал вправо. Лошадь его чуть ступала. Уже более часа он был в дороге. Жадрино должно было быть недалеко. Но он ехал, ехал,
а полю не было конца. Все сугробы да овраги; поминутно сани опрокидывались, поминутно он их подымал. Время шло; Владимир начинал сильно беспокоиться.
Она советовалась со своим мужем, с некоторыми соседями, и наконец единогласно все решили, что, видно, такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством,
а с человеком, и
тому подобное.
Он разрешал молчание разве только для
того, чтоб журить своих дочерей, когда заставал их без дела глазеющих в окно на прохожих, или чтоб запрашивать за свои произведения преувеличенную цену у
тех, которые имели несчастье (
а иногда и удовольствие) в них нуждаться.
Хоть, конечно, мой товар не
то, что ваш: живой без сапог обойдется,
а мертвый без гроба не живет».
— «Сущая правда, — заметил Адриан, — однако ж, если живому не на что купить сапог,
то, не прогневайся, ходит он и босой;
а нищий мертвец и даром берет себе гроб».
А созову я
тех, на которых работаю: мертвецов православных».
Лошади были давно готовы,
а мне все не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути,
а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать поцелуев, [с
тех пор, как этим занимаюсь,] но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.
— Три года
тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу,
а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей.
—
А нам какое дело до господ! — возразила Настя, — к
тому же я ваша,
а не папенькина. Вы ведь не бранились еще с молодым Берестовым;
а старики пускай себе дерутся, коли им это весело.
«Я провожу тебя, если ты боишься, — сказал он ей; — ты мне позволишь идти подле себя?» — «
А кто
те мешает? — отвечала Лиза, — вольному воля,
а дорога мирская».
Возвратясь в гостиную, они уселись втроем: старики вспомнили прежнее время и анекдоты своей службы,
а Алексей размышлял о
том, какую роль играть ему в присутствии Лизы.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков. Скажите, взрослых!
А как они… как они
того?..
(Насвистывает сначала из «Роберта», потом «Не шей ты мне, матушка»,
а наконец ни се ни
то.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник,
а может быть, и
того еще хуже.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у
того и у другого.