Цитаты со словом «лет»
Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798
году в селе Горюхине.
В 1815
году вступил он в службу в пехотный егерский полк (числом не упомню), в коем и находился до самого 1823 года.
Сия глупая старуха не умела никогда различить двадцатипятирублевой ассигнации от пятидесятирублевой; крестьяне, коим она всем была кума, ее вовсе не боялись; ими выбранный староста до того им потворствовал, плутуя заодно, что Иван Петрович принужден был отменить барщину и учредить весьма умеренный оброк; но и тут крестьяне, пользуясь его слабостию, на первый
год выпросили себе нарочитую льготу, а в следующие более двух третей оброка платили орехами, брусникою и тому подобным; и тут были недоимки.
Молодой хозяин сначала стал следовать за мною со всевозможным вниманием и прилежностию; но как по счетам оказалось, что в последние два
года число крестьян умножилось, число же дворовых птиц и домашнего скота нарочито уменьшилось, то Иван Петрович довольствовался сим первым сведением и далее меня не слушал, и в ту самую минуту, как я своими разысканиями и строгими допросами плута старосту в крайнее замешательство привел и к совершенному безмолвию принудил, с великою моею досадою услышал я Ивана Петровича крепко храпящего на своем стуле.
С своей стороны Иван Петрович оказывал уважение к моим
летам и сердечно был ко мне привержен.
Иван Петрович осенью 1828
года занемог простудною лихорадкою, обратившеюся в горячку, и умер, несмотря на неусыпные старания уездного нашего лекаря, человека весьма искусного, особенно в лечении закоренелых болезней, как то мозолей и тому подобного. Он скончался на моих руках на тридцатом году от рождения и похоронен в церкви села Горюхина близ покойных его родителей.
Вот, милостивый государь мой, все, что мог я припомнить касательно образа жизни, занятий, нрава и наружности покойного соседа и приятеля моего. Но в случае, если заблагорассудите сделать из сего моего письма какое-либо употребление, всепокорнейше прошу никак имени моего не упоминать; ибо хотя я весьма уважаю и люблю сочинителей, но в сие звание вступить полагаю излишним и в мои
лета неприличным. С истинным моим почтением и проч.
Ему было около тридцати пяти
лет, и мы за то почитали его стариком.
— Так точно: я не имею права подвергать себя смерти. Шесть
лет тому назад я получил пощечину, и враг мой еще жив.
Прошло несколько
лет, и домашние обстоятельства принудили меня поселиться в бедной деревеньке Н** уезда.
В четырех верстах от меня находилось богатое поместье, принадлежащее графине Б***; но в нем жил только управитель, а графиня посетила свое поместье только однажды, в первый
год своего замужества, и то прожила там не более месяца. Однако ж во вторую весну моего затворничества разнесся слух, что графиня с мужем приедет на лето в свою деревню. В самом деле, они прибыли в начале июня месяца.
Приезд богатого соседа есть важная эпоха для деревенских жителей. Помещики и их дворовые люди толкуют о том месяца два прежде и
года три спустя. Что касается до меня, то, признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее увидеть, и потому в первое воскресенье по ее приезде отправился после обеда в село *** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший сосед и всепокорнейший слуга.
Двери отворились, и вошел мужчина
лет тридцати двух, прекрасный собою.
— Когда-нибудь, — отвечал граф, — мы попробуем. В свое время я стрелял не худо; но вот уже четыре
года, как я не брал в руки пистолета.
— Как не знать, ваше сиятельство; мы были с ним приятели; он в нашем полку принят был как свой брат товарищ; да вот уж
лет пять, как об нем не имею никакого известия. Так и ваше сиятельство, стало быть, знали его?
«Пять
лет тому назад я женился. Первый месяц, the honey-moon, [медовый месяц (англ.)] провел я здесь, в этой деревне. Этому дому обязан я лучшими минутами жизни и одним из самых тяжелых воспоминаний.
В конце 1811
года, в эпоху нам достопамятную, жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, Прасковьей Петровною, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей.
В самом деле, тотчас после обеда явились землемер Шмит, в усах и шпорах, и сын капитан-исправника, мальчик
лет шестнадцати, недавно поступивший в уланы.
Ему было около двадцати шести
лет.
«Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне еще остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду…» — «Она всегда существовала, — прервала с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла быть вашею женою…» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три
года сетований…
— Я женат, — продолжал Бурмин, — я женат уже четвертый
год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!
— В начале 1812
года, — сказал Бурмин, — я спешил в Вильну, где находился наш полк.
Переступив за незнакомый порог и нашед в новом своем жилище суматоху, он вздохнул о ветхой лачужке, где в течение осьмнадцати
лет все было заведено самым строгим порядком; стал бранить обеих своих дочерей и работницу за их медленность и сам принялся им помогать.
Он надеялся выместить убыток на старой купчихе Трюхиной, которая уже около
года находилась при смерти.
Лет двадцать пять служил он в сем звании верой и правдою, как почталион Погорельского.
Пожар двенадцатого
года, уничтожив первопрестольную столицу, истребил и его желтую будку.
— Помнишь ли отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина, того самого, которому, в 1799
году, ты продал первый свой гроб — и еще сосновый за дубовый?» С сим словом мертвец простер ему костяные объятия — но Адриан, собравшись с силами, закричал и оттолкнул его.
Еще несколько слов: в течение двадцати
лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде.
В 1816
году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному.
При сих словах вышла из-за перегородки девочка
лет четырнадцати и побежала в сени.
Вижу, как теперь, самого хозяина, человека
лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.
Прошло несколько
лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно, Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.
Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно не бритого лица, на сгорбленную спину — и не мог надивиться, как три или четыре
года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика.
— Три
года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей.
Дуня по ветрености молодых
лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать.
«Вот уже третий
год, — заключил он, — как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху ни духу.
В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что старый смотритель с
год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова.
— Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернет, да тому не до мертвых. Вот
летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.
В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797
года, уехал в свою деревню и с тех пор оттуда не выезжал.
Ее резвость и поминутные проказы восхищали отца и приводили в отчаянье ее мадам мисс Жаксон, сорокалетнюю чопорную девицу, которая белилась и сурьмила себе брови, два раза в
год перечитывала «Памелу», получала за то две тысячи рублей и умирала со скуки в этой варварской России.
Тут он привел несколько примеров человеческого долголетия, почерпнутых из английских журналов, замечая, что все люди, жившие более ста
лет, не употребляли водки и вставали на заре зимой и летом.
Цитаты из русской классики со словом «лет»
Предложения со словом «лёт»
- – Я помню такую попытку. Пять лет назад несколько безумцев захватили в заложники двоих охранников. Они думали, что двери перед ними откроются.
- – Ну тогда, двадцать пять лет назад. Мы же снимали там комнату. Теперь их начали сносить.
- Другие уверяют, что он совершенно истаскан, имел уже несколько лет много жён.
- (все предложения)
Афоризмы русских писателей со словом «лёт»
- Человек стареет не столько от старости своих лет, сколько от сознания того, что он стар, что время его ушло, что осталось только доживать свой век…
- Услышь же, древний град наш стольный,
В годину смут и перемен,
Измены вольной и невольной
И полных скорбию измен
Услышь средь осуждений строгих
От русских от людей привет,
Крепись среди страданий многих
И здравствуй ты на много лет.
- Наше священное ремесло
Существует тысячи лет…
С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно