Давать страсти законный исход, указать порядок течения, как реке, для блага
целого края, — это общечеловеческая задача, это вершина прогресса, на которую лезут все эти Жорж Занды, да сбиваются в сторону. За решением ее ведь уже нет ни измен, ни охлаждений, а вечно ровное биение покойно-счастливого сердца, следовательно, вечно наполненная жизнь, вечный сок жизни, вечное нравственное здоровье.
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я
целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
[Господь да благословит вас, Гарибальди! (англ.)] женщины хватали руку его и целовали,
целовали край его плаща — я это видел своими глазами, — подымали детей своих к нему, плакали…
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет
целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Неточные совпадения
Час от часу плененный боле // Красами Ольги молодой, // Владимир сладостной неволе // Предался полною душой. // Он вечно с ней. В ее покое // Они сидят в потемках двое; // Они в саду, рука с рукой, // Гуляют утренней порой; // И что ж? Любовью упоенный, // В смятенье нежного стыда, // Он только смеет иногда, // Улыбкой Ольги ободренный, // Развитым локоном играть // Иль
край одежды
целовать.
Дайте мне
край вашего платья
поцеловать, дайте! дайте!
И, однако ж, в стороне, шагах в пятнадцати, на
краю бульвара, остановился один господин, которому, по всему видно было, очень бы хотелось тоже подойти к девочке с какими-то
целями.
Сочинения Содерлендов, Барро, Смитов, Чезов и многих, многих других о Капе образуют
целую литературу, исполненную бескорыстнейших и добросовестнейших разысканий, которые со временем послужат основным камнем полной истории
края.
Ревнивец чрезвычайно скоро (разумеется, после страшной сцены вначале) может и способен простить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятия и
поцелуи, если бы, например, он в то же время мог как-нибудь увериться, что это было «в последний раз» и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедет на
край земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда уж больше не придет этот страшный соперник.