Неточные совпадения
Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам и, после нескольких уроков, предложил мне играть
в деньги, по
одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка.
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя
одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел
в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь
в овраг и переваливаясь то на
одну, то на другую сторону.
Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с
одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг
в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях!
Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости бог!), с чем
в баню сходить.
Он
один имел выгоду
в доносе, коего следствием могло быть удаление мое из крепости и разрыв с комендантским семейством.
Однажды вечером (это было
в начале октября 1773 года) сидел я дома
один, слушая вой осеннего ветра и смотря
в окно на тучи, бегущие мимо луны.
Василиса Егоровна тотчас захотела отправиться
в гости к попадье и, по совету Ивана Кузмича, взяла с собою и Машу, чтоб ей не было скучно
одной.
Василиса Егоровна сдержала свое обещание и никому не сказала ни
одного слова, кроме как попадье, и то потому только, что корова ее ходила еще
в степи и могла быть захвачена злодеями.
Голова его была выбрита; вместо бороды торчало несколько седых волос; он был малого росту, тощ и сгорблен; но узенькие глаза его сверкали еще огнем. «Эхе! — сказал комендант, узнав, по страшным его приметам,
одного из бунтовщиков, наказанных
в 1741 году.
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж
один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот,
в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
Один из них успел уже нарядиться
в ее душегрейку.
Площадь опустела. Я все стоял на
одном месте и не мог привести
в порядок мысли, смущенные столь ужасными впечатлениями.
Я изумился.
В самом деле сходство Пугачева с моим вожатым было разительно. Я удостоверился, что Пугачев и он были
одно и то же лицо, и понял тогда причину пощады, мне оказанной. Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством!
Оставшись
один, я погрузился
в размышления.
—
В комендантском, — отвечал казак. — После обеда батюшка наш отправился
в баню, а теперь отдыхает. Ну, ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву да насилу холодной водой откачался. Нечего сказать: все приемы такие важные… А
в бане, слышно, показывал царские свои знаки на грудях: на
одной двуглавый орел величиною с пятак, а на другой персона его.
Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним. Шайка выступила из крепости
в порядке. Народ пошел провожать Пугачева. Я остался на площади
один с Савельичем. Дядька мой держал
в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.
Оставалось
одно средство: я решился тот же час отправиться
в Оренбург, дабы торопить освобождение Белогорской крепости и по возможности тому содействовать.
Я застал у него
одного из городских чиновников, помнится, директора таможни, толстого и румяного старичка
в глазетовом [Глазет — узорчатая шелковая ткань.] кафтане.
Я знал, что с Савельичем спорить было нечего, и позволил ему приготовляться
в дорогу. Через полчаса я сел на своего доброго коня, а Савельич на тощую и хромую клячу, которую даром отдал ему
один из городских жителей, не имея более средств кормить ее. Мы приехали к городским воротам; караульные нас пропустили; мы выехали из Оренбурга.
Один из них, щедушный и сгорбленный старичок с седою бородкою, не имел
в себе ничего замечательного, кроме голубой ленты, [Пугачев выдавал своих приближенных за царских вельмож.
Он улегся
в темноте и долго вздыхал и охал; наконец захрапел, а я предался размышлениям, которые во всю ночь ни на
одну минуту не дали мне задремать.
Отправь ее завтра ж
одну к родителям твоим: а сам оставайся у меня
в отряде.
— Придется ли нам увидаться, или нет, бог
один это знает; но век не забуду вас; до могилы ты
один останешься
в моем сердце».
Я приехал
в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли
в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня
в тюрьму и оставили
одного в тесной и темной конурке, с
одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
На другой день тюремный сторож меня разбудил, с объявлением, что меня требуют
в комиссию. Два солдата повели меня через двор
в комендантский дом, остановились
в передней и впустили
одного во внутренние комнаты.
Я выслушал его молча и был доволен
одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что
в сердце его таилась искра того же чувства, которое и меня заставляло молчать, — как бы то ни было, имя дочери белогорского коменданта не было произнесено
в присутствии комиссии.
[Роброн (устар.) — широкое женское платье.]» Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала
одна и
в том,
в чем ее застанут.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною
одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и души нет и язык как
в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Столько лежит всяких дел, относительно
одной чистоты, починки, поправки… словом, наиумнейший человек пришел бы
в затруднение, но, благодарение богу, все идет благополучно.
Хлестаков. Оробели? А
в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни
одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Одно плохо: иной раз славно наешься, а
в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.