— Научить их!.. Легко сказать!.. Точно они не понимают, в какое время мы живем!.. Вон он — этот каторжник и злодей — чуть не с триумфом носится в Москве!.. Я не ангел смертоносный, посланный богом карать нечистивцев, и не могу
отсечь головы всем негодяям! — Но вскоре же Егор Егорыч почувствовал и раскаяние в своем унынии. — Вздор, — продолжал он восклицать, — правда никогда не отлетает из мира; жало ее можно притупить, но нельзя оторвать; я должен и хочу совершить этот мой последний гражданский подвиг!
Спи, усни, мое дитятко, // Покуль гроза пройдет, // Покуль беда минет! // Баю-баюшки-баю, // Баю, мое дитятко! // Скоро минет беда наносная, // Скоро царь велит
отсечь голову // Злому псу Малюте Скурлатову! // Баю-баюшки-баю, // Баю, мое дитятко!
Гаджи-Ага, наступив ногой на спину тела, с двух ударов
отсек голову и осторожно, чтобы не запачкать в кровь чувяки, откатил ее ногою.
Захватили несколько ведунов, оговоренных доносчиками, допрашивали их под пыткою, равно как и самого Безобразова, вынудили, разумеется, признание и приговорили: Безобразову
отсечь голову, жену его сослать по смерть в тихвинский Введенский монастырь, двух главных ведунов — Коновалова и Бобыля — сжечь в срубе, прочих ведунов нещадно бить кнутом на козле…
Неточные совпадения
Казак Белоножкин ударил змею топором и
отсек ей
голову.
«Нет, не видать тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!» — сказала ведьма и подвела к нему дитя лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком, чтобы он
отсек ему
голову.
И всегда его краткие замечания падали вовремя, были необходимы, — он как будто насквозь видел всё, что делалось в сердце и
голове у меня, видел все лишние, неверные слова раньше, чем я успевал сказать их, видел и
отсекал прочь двумя ласковыми ударами:
Он ходил по комнате, взмахивая рукой перед своим лицом, и как бы рубил что-то в воздухе,
отсекал от самого себя. Мать смотрела на него с грустью и тревогой, чувствуя, что в нем надломилось что-то, больно ему. Темные, опасные мысли об убийстве оставили ее: «Если убил не Весовщиков, никто из товарищей Павла не мог сделать этого», — думала она. Павел, опустив
голову, слушал хохла, а тот настойчиво и сильно говорил:
Заслужил ты себе истязания паче смерти; но великий государь, помня прежние доблести твои, от жалости сердца, повелел тебя, особно от других и минуя прочие муки, скорою смертью казнить,
голову тебе
отсечь, остатков же твоих на его государский обиход не отписывать!