В это самое время милосердая Катерина Михайловна была в исключительно филантропическом расположении духа вследствие того, что ей принесли оброка до полуторы тысячи ассигнациями и неизвестно откуда явился кочующий по помещикам разносчик с красным товаром, и потому старуха придумывала, кому из горничных, которых было у ней до двух десятков, и что именно купить на новое платье, глубоко соображая в то же время, какой бы подарок сделать и милому m-r Мишо, для которого все предлагаемые в безграмотном реестре материи,
начиная от английского трико до индийского кашемира, казались ей недостойными.
Неточные совпадения
— Нет уж, Павел Васильич, извините, —
начала она неприятно звонким голосом, — этого-то мы никак не допустим сделать: да я первая не позволю увезти
от меня больную сестру; чем же ты нас-то после этого считаешь? Чужая, что ли, она нам? Она так же близка нашему сердцу, может быть, ближе, чем тебе; ты умница, я вижу: отдай ему мать таскать там с собой, чтобы какой-нибудь дряни, согрешила грешная, отдал под
начал.
Мой студент после варварского поступка с своими тетрадями упал в изнеможении на постель; в полночь, однако, он встал и, кажется, несколько успокоился, потому что бережно
начал собирать разорванные бумаги и переложил книги
от печки на прежнее место.
Результатом таких бесед было то, что Павел, приходя
от сестры и улегшись на постель, не сознавая сам того, по преимуществу
начал думать о женщинах.
Страшно и отрадно становилось ему, когда он
начинал думать, что эта девушка, столь прекрасная и которая теперь так далека
от него, не только полюбит его, но и отдастся ему в полное обладание, будет принадлежать ему телом и душой, а главное, душой…
Лизавета Васильевна
начала терять надежду; но
от свахи получено было новое, исполненное отчаяния письмо, в котором она заклинала Павла ехать скорее и умоляла не губить ее.
— Павел Васильич, —
начал Кураев, — делает честь нашему семейству и просит руки Юлии. Я говорил им, что это зависит
от нее самой.
Феоктиста Саввишна сильно переполошилась
от приезда почтенного Владимира Андреича и его ласкового обращения; она выбежала в девичью, заказала в один раз «для дорогого гостя» чай, кофе и закуску, а потом, накинув на обнаженные спои плечи какой-то платок и вышед к Кураеву,
начала перед ним извиняться, что она принимает его не так, как следует.
Павел, одетый в новый фрак, цветом аделаид, в белом жилете-пике и белом галстуке, который, между нами сказать, к нему очень не шел,
начал принимать благословения сначала
от матери, посаженого отца, а потом и
от тетки.
Павел написал и тот же час отправил это письмо к себе на дом. Бешметев еще часа два сидел у тестя. Допили всю бутылку. В припадке нежности Павел дал слово Владимиру Андреичу отказаться
от своей мысли о профессорстве и завтра же
начать приискивать себе должность. Возвратившийся слуга донес, что Перепетуя Петровна по получении письма тотчас же уехала.
Незадолго до смерти старухи Бахтиаров сделался гораздо внимательнее к Юлии и
начал бывать у ней без Павла. Я не в состоянии описать тех мучений, которые переживал Бешметев. Несколько раз он думал отказать Бахтиарову
от дому; но положит ли этим конец? Ему очень хотелось расспросить людей, что делает Бахтиаров, когда бывает у жены в его отсутствие; но и этого герой мой не решался сделать из деликатности: ему казалось, что подобными расспросами он унизит и себя и Юлию.
Придя несколько в себя, она отошла
от двери,
начала довольно громко кашлять и с этими уже предосторожностями вошла в гостиную.
Выйдя
от Бешметевых, Феоктиста Саввишна
начала обдумывать свои действия во вновь предпринятом ею на себя подвиге.
— Матушка, что это у ваших-то наделалось? —
начала прямо Феоктиста Саввишна. — Я сейчас
от них, Юлия Владимировна в слезах, Павел Васильич огорчен, — и не видала его. Говорят, он совсем хочет уехать в деревню, а супругу оставить здесь. Сами посудите — ведь это развод, на что это похоже? Мало ли что бывает между мужем и женою, вы сами по себе знаете. А ведь вышло-то все из пустяков. Вчерась поехала кататься с этим вертопрахом Бахтиаровым.
В большом зале генерал-губернаторского дома собралось все чиновное сословие города,
начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие душой, полукривившие и вовсе не кривившие, — все ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода.
Сказка не над одними детьми в Обломовке, но и над взрослыми до конца жизни сохраняет свою власть. Все в доме и в деревне,
начиная от барина, жены его и до дюжего кузнеца Тараса, — все трепещут чего-то в темный вечер: всякое дерево превращается тогда в великана, всякий куст — в вертеп разбойников.
Напрасно, однако ж, я глазами искал этих лесов: они растут по морским берегам, а внутри,
начиная от самого мыса и до границ колонии, то есть верст на тысячу, почва покрыта мелкими кустами на песчаной почве да искусственно возделанными садами около ферм, а за границами, кроме редких оазисов, и этого нет.
Неточные совпадения
Корова с колокольчиком, // Что с вечера отбилася //
От стада, чуть послышала // Людские голоса — // Пришла к костру, уставила // Глаза на мужиков, // Шальных речей послушала // И
начала, сердечная, // Мычать, мычать, мычать!
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то
начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки
от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница по направлению к выгону и, отойдя
от города на безопасное расстояние,
начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Можно только сказать себе, что прошлое кончилось и что предстоит
начать нечто новое, нечто такое,
от чего охотно бы оборонился, но чего невозможно избыть, потому что оно придет само собою и назовется завтрашним днем.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики
начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и
начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая
от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и
начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.