Значит, из всего этого выходит, что в хозяйстве у вас, на первых порах окажется недочет, а семья между тем, очень вероятно, будет увеличиваться с
каждым годом — и вот вам наперед ваше будущее в Петербурге: вы напишете, может быть, еще несколько повестей и поймете, наконец, что все писать никаких человеческих сил не хватит, а деньги между тем все будут нужней и нужней.
[Вместо слов: «…которому она сама, своими руками,
каждый год платила, не стыдно было предать их?..» в рукописи было: «…не стыдно было, как Иуде какому-нибудь, продать их… тогда, как муж ее (это она уже добавляла по секрету), Семен Никитич, каждый год, из рук в руки, платил ему полторы тысячи серебром, что в пятнадцать лет составляло 22 тысячи с половиной.
Неточные совпадения
Прочитав этот приказ, автор невольно задумался. «Увы! — сказал он сам себе. — В мире ничего нет прочного. И Петр Михайлыч Годнев больше не смотритель, тогда как по точному счету он носил это звание ровно двадцать пять
лет. Что-то теперь старик станет поделывать? Не переменит ли образа своей жизни и где будет
каждое утро сидеть с восьми часов до двух вместо своей смотрительской каморы?»
Жалованье (сто двадцать рублей ассигнациями в
год) Палагея Евграфовна всегда принимала с некоторым принуждением. В конце
каждого месяца Петр Михайлыч приносил ей обыкновенно десять рублей.
Все эти капризы и странности Петр Михайлыч, все еще видевший в дочери полуребенка, объяснял расстройством нервов и твердо был уверен, что на следующее же
лето все пройдет от купанья, а вместе с тем неимоверно восхищался, замечая, что Настенька с
каждым днем обогащается сведениями, или, как он выражался, расширяет свой умственный кругозор.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи
каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над
каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам,
лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и так далее…
— Без сомнения, — подхватил князь, — но, что дороже всего было в нем, — продолжал он, ударив себя по коленке, — так это его любовь к России: он, кажется, старался изучить всякую в ней мелочь: и когда я вот бывал в последние
годы его жизни в Петербурге, заезжал к нему, он почти
каждый раз говорил мне: «Помилуй, князь, ты столько
лет живешь и таскаешься по провинциям: расскажи что-нибудь, как у вас, и что там делается».
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых
годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в
каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Мало того; после
каждой ревизии нерадивому чиновнику делана была благодарность, что и было опубликовано в указах губернского правления тысяча восемьсот тридцать девятого, сорокового и сорок первого
годов, а в тысяча восемьсот сорок втором
году я награжден был по их представлению орденом св.
У него было несколько, таких же, вероятно, тупоголовых, немцев-приятелей; в продолжение целого
лета они
каждый праздник или ездили за рыбой, брали тони и напивались там пьяны, или катались верхом по дачам.
«Три
года я только что не
каждый день видела его; ну и тогда уж в лице у него заметно было что-то значительное, этакое, знаете, что-то петербургское.
Вице-губернатор всех их вызвал к себе и объявил, что если они не станут заниматься думскими делами и не увеличат городских доходов, то выговоров он не будет делать, а перепечатает их лавки, фабрики, заводы и целый
год не даст им ни продать, ни купить на грош, и что простотой и незнанием они не смели бы отговариваться, потому что
каждый из них такой умный плут, что все знает.
Вот клянусь вам спасителем, — продолжал вице-губернатор, окончательно разгорячившись и показывая на образ, — что если вы не дадите мне… теперь уж не десять, а пятнадцать тысяч, когда заартачились, если не пожертвуете этой суммой, то
каждое воскресенье,
каждый праздник я велю во всей губернии запирать кабаки во время обедни и при малейшем намеке на участие ваших целовальников в воровстве и буйствах буду держать их в острогах по целым
годам!
Десять
лет, мой друг, терплю я эту муку, ожидая
каждую минуту всякого рода оскорбления и унижения!
Неточные совпадения
Иной угодья меряет, // Иной в селенье жителей // По пальцам перечтет, // А вот не сосчитали же, // По скольку в
лето каждое // Пожар пускает на ветер // Крестьянского труда?..
За десять
лет до прибытия в Глупов он начал писать проект"о вящем [Вящий (церковно-славянск.) — большой, высший.] армии и флотов по всему лицу распространении, дабы через то возвращение (sic) древней Византии под сень российския державы уповательным учинить", и
каждый день прибавлял к нему по одной строчке.
Поэтому, независимо от мер общих, он в течение нескольких
лет сряду непрерывно и неустанно делал сепаратные [Сепара́тный — отдельный, обособленный.] набеги на обывательские дома и усмирял
каждого обывателя поодиночке.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин
каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли
года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
В нынешнее
лето на
каждом шагу Левин видел это.