Темная синева московского неба, истыканная серебряными звездами, бледнеет, роса засеребрится по сереющей в полумраке травке, потом поползет редкий
седой туман и спокойно поднимается к небу, то ласкаясь на прощанье к дремлющим березкам, то расчесывая свою редкую бороду о колючие полы сосен; в стороне отчетисто и звучно застучат зубами лошади, чешущиеся по законам взаимного вспоможения; гудя пройдет тяжелым шагом убежавший бык, а люди без будущего всё сидят.
То бьется он с богатырем, // То с ведьмою, то с великаном, // То лунной ночью видит он, // Как будто сквозь волшебный сон, // Окружены
седым туманом, // Русалки, тихо на ветвях // Качаясь, витязя младого // С улыбкой хитрой на устах // Манят, не говоря ни слова…
Зарницы блещут. Из болот //
Седой туман клубится и встает, // Земля под нами задрожала, — // О братья, близко здесь недоброе начало!
Фонари гасли, и поляна пред эстрадой и парк погружались в глубокую темень. Горданов зашел в вокзал, где сидели и допивали вино господа, решившиеся прогулять ночь напролет. Кишенского здесь тоже не было. Горданов выпил рюмку ананасного коньяку, зажег сигару и отправился в парк: нигде зги не было видно, и
седой туман, как темный дух, лез из всех пор земли и проницал холодом ноги и колена.
Неточные совпадения
Я
туманом седым // Заморожу дым.
В
тумане из-под горы сначала показался низенький старичок с длинною палкой в руке. Он шел без шапки, легко переваливаясь на своих кривых ногах. Полы поношенного кафтана для удобства были заткнуты за опояску. Косматая
седая борода и целая шапка
седых волос на голове придавали ему дикий вид, а добрые серые глаза ласково улыбались.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава
седа от росы, а красное небо красит в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный
туман.
Тогда за каждым кустом, за каждым деревом как будто еще кто-то жил, для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным; и, когда, бывало, в глубоких долинах густел вечерний пар и
седыми извилистыми космами цеплялся за кустарник, лепившийся по каменистым ребрам нашего большого оврага, мы с Наташей, на берегу, держась за руки, с боязливым любопытством заглядывали вглубь и ждали, что вот-вот выйдет кто-нибудь к нам или откликнется из
тумана с овражьего дна и нянины сказки окажутся настоящей, законной правдой.
— Рогаль, — проговорил он. И отчаянно бросив наземь ружье, стал дергать себя за
седую бороду. — Тут стоял! С дорожки подойти бы! Дурак! Дурак! — И он злобно ухватил себя за бороду. — Дурак! свинья! — твердил он, больно дергая себя за бороду. Над лесом в
тумане как будто пролетало что-то; всё дальше и дальше, шире и шире гудел бег поднятого оленя…