— Я говорю, что чувствую: выслушайте меня и взгляните на предмет, как он есть. Я знаю: вы любите вашу Мари, вы обожаете ее, — не так ли? Но как же вы устраиваете ее счастье, ее будущность? Хорошо, покуда вы живы, я ни слова не говорю — все пойдет прекрасно; но если, чего не дай
бог слышать, с вами что-нибудь случится, — что тогда будет с этими бедными сиротами и особенно с бедною Мари, которая еще в таких летах, что даже не может правильно управлять своими поступками?
Бог услышал молитвы моряков, и «Провидению, — говорит рапорт адмирала, — угодно было спасти нас от гибели». Вода пошла на прибыль, и фрегат встал, но в каком положении!
Ребенок, пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною. Только весною 1840 года она сказала мужу: «
Бог услышал мою молитву: я не одна».
— Что же время может сделать?.. Только несчастье нам может принести, если, чего не дай
бог слышать, князь умрет, — перебила его Елизавета Петровна.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу!
слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и
слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
«
Бог знает, вполне ли помирились?» подумала Анна,
услышав ее тон, холодный и спокойный.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все
слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава
Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я
слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и,
Бог даст, в последний…
— А
Бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного: черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я
слышал, сидя за забором; он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.