Генерал на этот раз был, по заграничному обычаю, в штатском платье и от этого много утратил своей воинственности. Оказалось, что плечи его в мундире были ваточные, грудь — тоже понастегана. Коротенькое пальто совершенно не шло к нему и неловко на нем сидело, но при всем том маленькая
рука генерала и с высоким подъемом нога, а более всего мягкие манеры — говорили об его чистокровном аристократическом происхождении. Фамилия генерала была Трахов.
Неточные совпадения
В ресторанчике Адольфа Пеле, должно быть, очень хорошо знали
генерала и бесконечно его уважали, потому что сейчас же отвели ему маленькое, но особое отделение. Усевшись там с Бегушевым, он произнес, с удовольствием потирая
руки...
— Чего лучше было наших отношений с вашим другом Ефимом Федоровичем Тюменевым, — объяснил
генерал, разводя своими небольшими
руками. — Он каждую неделю у нас обедал… Жена моя, вы знаете, была в постоянном восторге от него и говорила, что это лучший человек, какого она когда-либо знала, — а теперь мы не кланяемся!
Татьяна Васильевна терпеть не могла гастрономических восторгов мужа и с отвращением всегда говорила, что он не для того ест, чтобы жить, но для того живет, чтобы есть. С приближением к Любаньской станции
генерал, впрочем, не вытерпел и, как-то особенным образом встрепенувшись и взяв Бегушева за
руку, проговорил ему почти нежным голосом...
— Целые ведра его выпивает с своими монахами, — отвечал
генерал, махнув
рукой, и быстро устремился к главному буфетчику.
Генерал сделал Бегушеву легонький знак
рукою и глазами, но тот как будто бы этого не видел.
В московском вокзале Татьяну Васильевну встретили: грязный монах с трясущейся головой, к которому она подошла к благословению и потом поцеловала его
руку, квартальный надзиратель, почтительно приложивший
руку к фуражке, и толстый мужик — вероятно деревенский староста; все они сообща ее и
генерала усадили в карету. С кузеном своим Татьяна Васильевна даже не простилась — до того она рассердилась на него за быстро прерванный им накануне разговор.
— Но мне очень совестно беспокоить вас этим! — произнес
генерал и обязательно пожал Янсутскому
руку.
— Прощайте!.. — ответил
генерал и в протянутую
руку Янсутского положил только два пальца.
— Мы нынче все скрипим кое-как!.. — произнес
генерал, проведя
рукой по животу своему, и при этом парижские бульвары припомнились ему во всей своей прелести.
— Это какими судьбами? — воскликнул он, обращаясь к
генералу и дружески пожимая его
руку.
Офонькин, оглядевший убранство стола и стоявших у стен нескольких ливрейных лакеев, остался заметно доволен этим наружным видом и протянул было уже
руку к ближайшему стулу к хозяину; но
генерал очень ловко и быстро успел этот стул поотодвинуть и указать на него Бегушеву, на который тот и опустился. Офонькин таким образом очутился между старичком и Долговым и стал на обоих смотреть презрительно.
— Вы ли, вы ли это, Настасья Филипповна! — всплеснул
руками генерал в истинной горести, — вы, такая деликатная, с такими тонкими мыслями, и вот! Какой язык! Какой слог!
Родион Антоныч действительно почувствовал себя крайне плохо, когда роковая бумага наконец попала в
руки генералу, который сейчас же назначил мужичью и время для объяснений.
— Тс! тс! не сметь! молчать! тс! ни слова больше! — замахал на меня обеими
руками генерал, как бы стараясь вогнать в меня назад вылетевшие из моих уст слова. — Я вам дам здесь рассуждать о вашей Великой Екатерине! Тссс! Что такое ваша Великая Екатерина? Мы лучше вас знаем, что такое Великая Екатерина!.. черная женщина!.. не сметь, не сметь про нее говорить!..
— Ведь с вашим отъездом я превращаюсь в какую-то жертву в
руках генерала, который хочет протащить меня по всем заводам… в виде почетной стражи к удалившимся дамам были приставлены «почти молодые люди» и Летучий, который все время своего пребывания в горах проспал самым бессовестным образом.
Неточные совпадения
Вронский сидел в голове стола, по правую
руку его сидел молодой губернатор, свитский
генерал.
Но так как все же он был человек военный, стало быть, не знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему в милость другие чиновники, и
генерал скоро очутился в
руках еще больших мошенников, которых он вовсе не почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не в шутку тонким уменьем различать способности.
— Ты мне позволишь одеваться при себе? — сказал
генерал, скидая халат и засучивая рукава рубашки на богатырских
руках.
По движениям губ и
рук их видно было, что они были заняты живым разговором; может быть, они тоже говорили о приезде нового генерал-губернатора и делали предположения насчет балов, какие он даст, и хлопотали о вечных своих фестончиках и нашивочках.
— Господа. Его сиятельс… — старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая, на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой на правое ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в
руках, штатский в шляпе, надвинутой на глаза, и толстый, седобородый
генерал и еще студент. На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.