Неточные совпадения
— Они объясняли это, что меня проклял не Фотий, а митрополит Серафим […митрополит Серафим (в миру Стефан Васильевич Глаголевский, 1763—1843) — видный церковный деятель, боровшийся с мистическими течениями в русской религиозной мысли.], который немедля же прислал благословение Фотию на это проклятие, говоря, что изменить того, что сделано, невозможно, и что из этого даже может произойти добро, ибо ежели царь, ради правды, не хочет любимца
своего низвергнуть, то теперь, ради стыда, как проклятого, он должен будет
удалить.
— Марья Федоровна, — воскликнул в это время вскочивший с
своего места молодой Углаков, подбегая к роялю, — вы сыграйте «Вот мчится тройка
удалая!», а я вам спою!
Почтенный аптекарь рассчитал так, что если бы он
удалил от себя жену без всякой вины с ее стороны, а только по несогласию в характерах, то должен был бы уделять ей половину
своего годового дохода, простиравшегося до двух тысяч на ассигнации; но она им удалена за дурное поведение, то пусть уж довольствуется четвертью всего дохода — сумма, на которую весьма возможно было бы существовать одинокой женщине в уездном городке, но только не пани Вибель.
Неточные совпадения
— Ведь он уж стар был, — сказал он и переменил разговор. — Да, вот поживу у тебя месяц, два, а потом в Москву. Ты знаешь, мне Мягков обещал место, и я поступаю на службу. Теперь я устрою
свою жизнь совсем иначе, — продолжал он. — Ты знаешь, я
удалил эту женщину.
Новое обстоятельство усилило беспокойство коменданта. Схвачен был башкирец с возмутительными листами. [Возмутительные листы — воззвания, призывающие к бунту, восстанию.] По сему случаю комендант думал опять собрать
своих офицеров и для того хотел опять
удалить Василису Егоровну под благовидным предлогом. Но как Иван Кузмич был человек самый прямодушный и правдивый, то и не нашел другого способа, кроме как единожды уже им употребленного.
Свет ты мой, Иван Кузмич,
удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты
свой живот, а сгинул от беглого каторжника!» — «Унять старую ведьму!» — сказал Пугачев.
Климу казалось, что писатель веселится с великим напряжением и даже отчаянно; он подпрыгивал, содрогался и потел. Изображая
удалого человека, выкрикивая не
свои слова, он честно старался рассмешить танцующих и, когда достигал этого, облегченно ухал:
Мазепа мрачен. Ум его // Смущен жестокими мечтами. // Мария нежными очами // Глядит на старца
своего. // Она, обняв его колени, // Слова любви ему твердит. // Напрасно: черных помышлений // Ее любовь не
удалит. // Пред бедной девой с невниманьем // Он хладно потупляет взор // И ей на ласковый укор // Одним ответствует молчаньем. // Удивлена, оскорблена, // Едва дыша, встает она // И говорит с негодованьем: