Но странно: не имела образа и мать, не имела живого образа и Линочка — всю знает, всю чувствует, всю держит в сердце, а увидеть ничего не может… зачем большое менять на маленькое, что имеют все? Так в тихом шелесте платьев, почему-то черных и шелестящих, жили призрачной и
бессмертной жизнью три женщины, касались еле слышно, проходили мимо в озарении света и душистого тепла, любили, прощали, жалели — три женщины: мать — сестра — невеста.
Так! для прекрасного могилы нет! // Когда я буду прах, мои мечты, // Хоть не поймет их, удивленный свет // Благословит. И ты, мой ангел, ты // Со мною не умрешь. Моя любовь // Тебя отдаст
бессмертной жизни вновь, // С моим названьем станут повторять // Твое… На что им мертвых разлучать?
Как будто Бог, произнося свой приговор, признает и неудачу самого замысла — создать мир из ничего, утвердить
бессмертную жизнь на небытии, наделить тварь свободой, которая при роковой ее неустойчивости могла ее лишь погубить.
Заранее истощили все нежные попечения, все возможные причуды роскоши, чтобы принять на свет и возлелеять это дитя, баловня фортуны; заранее астрологи, которых было тогда везде множество, напророчили ему ум, наружные достоинства, славу, блага жизни донельзя и едва ли не
бессмертную жизнь.
Неточные совпадения
— Там же сказано, что строение человека скрывает в себе семя смерти и
жизнь питает убийцу свою, — зачем же это, если понимать, что
жизнь сотворена
бессмертным духом?
И в хрустально-чистом холодном воздухе торжественно, величаво и скорбно разносились стройные звуки: «Святый боже, святый крепкий, святый
бессмертный, помилуй нас!» И какой жаркой, ничем ненасытимой жаждой
жизни, какой тоской по мгновенной, уходящей, подобно сну, радости и красоте бытия, каким ужасом перед вечным молчанием смерти звучал древний напев Иоанна Дамаскина!
Кому во благо отдал он всю чистоту свою, радости юношеских лет,
жизнь матери, всю свою
бессмертную душу?
— Будет ли конец нашей любви! — сказал Юрий, перестав грести и положив к ней на плечо голову; — нет, нет!.. — она продолжится в вечность, она переживет нашу земную
жизнь, и ели б наши души не были бессмертны, то она сделала бы их
бессмертными; — клянусь тебе, ты одна заменишь мне все другие воспоминанья — дай руку… эта милая рука; — она так бела, что светит в темноте… смотри, береги же мой перстень, Ольга! — ты не слушаешь? не веришь моим клятвам?
Называли
бессмертною комедиею «Недоросль» Фонвизина, — и основательно — ее живая, горячая пора продолжалась около полувека: это громадно для произведения слова. Но теперь нет ни одного намека в «Недоросле» на живую
жизнь, и комедия, отслужив свою службу, обратилась в исторический памятник.