Шамир привязывают к руке женщины, которая мучится
тяжелыми родами, и его также надевают воины на левую руку, отправляясь в бой.
— Я училась… Вы знаете? Убитые грозой и на войне и умершие от
тяжелых родов попадают в рай… Этого нигде не написано в книгах, но это верно. Мать моя теперь в раю. Мне кажется, что и меня убьет гроза когда-нибудь и что и я буду в раю… Вы образованный человек?
Неточные совпадения
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого
рода влечет за собой
тяжелую кару.
Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков, что тут никакого нет притворства, что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая о
тяжелой судьбе нашей сельской женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ слишком вскоре после
тяжелых, неправильных, безо всякой медицинской помощи
родов; кроме того, от безвыходного горя, от побоев и проч., чего иные женские натуры выносить по общему примеру все-таки не могут.
Полгода Вера Павловна дышала чистым воздухом, грудь ее уже совершенно отвыкла от
тяжелой атмосферы хитрых слов, из которых каждое произносится по корыстному расчету, от слушания мошеннических мыслей, низких планов, и страшное впечатление произвел на нее ее подвал. Грязь, пошлость, цинизм всякого
рода, — все это бросалось теперь в глаза ей с резкостью новизны.
В другой раз Лаврецкий, сидя в гостиной и слушая вкрадчивые, но
тяжелые разглагольствования Гедеоновского, внезапно, сам не зная почему, оборотился и уловил глубокий, внимательный, вопросительный взгляд в глазах Лизы… Он был устремлен на него, этот загадочный взгляд. Лаврецкий целую ночь потом о нем думал. Он любил не как мальчик, не к лицу ему было вздыхать и томиться, да и сама Лиза не такого
рода чувство возбуждала; но любовь на всякий возраст имеет свои страданья, — и он испытал их вполне.
Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому
роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни
тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.