Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая
рассказ девицы, он думал, что и по фигуре и по характеру она была бы на своем месте в водевиле, а не в драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь был уверен, что тоже пережил драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два последние слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса:
В замке пустота была ощутительна; скука налегла на всех; прекрасные дни казались душными; если не было грозы, так несносный жар предвещал ее; мошки кусали нестерпимо;
рассказы девицы Горнгаузен о рыцарских временах были приторны, беседа домоправительницы — несносна.
Неточные совпадения
Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою чая только было принялась за бесконечные
рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей [Камер-лакей — придворный слуга.] вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать
девицу Миронову.
В ее
рассказах жизнь напоминала Самгину бесконечную работу добродушной и глуповатой горничной Варвары, старой
девицы, которая очень искусно сшивала на продажу из пестреньких ситцевых треугольников покрышки для одеял.
«Я мог бы написать
рассказ об этой
девице, — подумал Самгин. — Но у нас, по милости Достоевского, так много написано и пишется о проститутках. “Милость к падшим”. А падшие не чувствуют себя таковыми и в нашей милости — не нуждаются».
Со злобным смешком говорили потом во всем городе, что
рассказ, может быть, не совсем был точен, именно в том месте, где офицер отпустил от себя
девицу «будто бы только с почтительным поклоном».
Наконец кто-то берет меня в плен, и меня сажают в тот самый домик на Вельской улице, где, по
рассказам, сидела в заключении знаменитая
девица Пустовойтова — Иоанна д’Арк «повстанья».