Село Учня стояло в страшной глуши. Ехать к нему надобно было тридцативерстным песчаным волоком, который начался верст через пять по выезде из города, и сразу же пошли по сторонам
вековые сосны, ели, березы, пихты, — и хоть всего еще был май месяц, но уже целые уймы комаров огромной величины садились на лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них большого внимания, но они так стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на руках выскакивали прыщи.
Поднялся опять, как вчера, ветер, и
вековые сосны мрачно зашумели кругом него, когда он вошел в скитский лесок.
Проехав версты две, они очутились при въезде в темный бор; дорога шла опушкою леса; среди частого кустарника, подобно огромным седым привидениям, угрюмо возвышались
вековые сосны и ветвистые ели; на их исполинских вершинах, покрытых инеем, играли первые лучи восходящего солнца, и длинные тени их, устилая всю дорогу, далеко ложились в чистом поле.
Сухой Пал выделялся какой-то суровой красотой и резко отличался от других мест, по которым ехали до сих пор. Кругом росли
вековые сосны в обхват толщиной; почва делала мягкий уклон к небольшому круглому озерку и кончалась крутым обрывом, на котором росла корона из громадных лип.
Кругом теснились старые, мохнатые,
вековые сосны, дальше молодой, душистый березняк, еще дальше холмы направо и налево… Песчаные горы, поросшие тем же сосновым лесом. А там невдалеке тихо ропчущий своим прибоем залив. Его вечерняя песнь едва уловленными звуками долетала теперь до слуха Любочки. Веселые голоса дачников и финнов, окружавших береговые костры, покрывали сейчас этот тихий и сладкий рокот.
Неточные совпадения
На дачу он приехал вечером и пошел со станции обочиной соснового леса, чтоб не идти песчаной дорогой: недавно по ней провезли в село колокола, глубоко измяв ее людями и лошадьми. В тишине идти было приятно, свечи молодых
сосен курились смолистым запахом, в просветах между могучими колоннами
векового леса вытянулись по мреющему воздуху красные полосы солнечных лучей, кора
сосен блестела, как бронза и парча.
То было осенью унылой… // Средь урн надгробных и камней // Свежа была твоя могила // Недавней насыпью своей. // Дары любви, дары печали — // Рукой твоих учеников // На ней рассыпаны лежали // Венки из листьев и цветов. // Над ней, суровым дням послушна, — // Кладбища сторож
вековой, — //
Сосна качала равнодушно // Зелено-грустною главой, // И речка, берег омывая, // Волной бесследною вблизи // Лилась, лилась, не отдыхая, // Вдоль нескончаемой стези.
Но снова в памяти унылой // Ряд урн надгробных и камней // И насыпь свежая могилы // В цветах и листьях, и над ней, // Дыханью осени послушна, — // Кладбища сторож
вековой, — //
Сосна качает равнодушно // Зелено-грустною главой, // И волны, берег омывая, // Бегут, спешат, не отдыхая.
Вправо от дома, по берегу пруда, раскинулся обширный парк, разбитый по-старинному на квадраты, засаженные внутри березами, елями и
соснами, а по бокам
вековыми липами, которые образовали, таким образом, длинные и темные аллеи.
Особенно его поразила Анненгофская роща — этот
вековой лес, после урагана представлявший собой горы вырванных с корнем и расщепленных
сосен и елей-великанов. Среди обломков ныряли босяки: роща была их летней дачей. Немало их там погибло в урагане.