Неточные совпадения
—
Вчерашний день, Виктор Павлыч, я имел удовольствие слышать
о вас чрезвычайно лестные отзывы; но предварительно считаю нужным сообщить вам нечто
о самом себе; я немного поэт, поэт в душе. Поэт, так сказать, по призванию. Не служа уже лет пять и живя в деревенской свободе, — я беседую с музами. Все это вам потому сообщаю, что и вы, как я слышал, тоже поэт, и поэт в душе.
А ветер с поля все свистел в уши, и мальчику казалось, что волны бегут быстрее и их рокот застилает все остальные звуки, которые несутся теперь откуда-то с другого мира, точно воспоминание
о вчерашнем дне.
Мать весело разговаривала с нами, и я неумолкаемо болтал
о вчерашнем дне; она напомнила мне о моих книжках, и я признался, что даже позабыл о них.
«Заговорить самому
о вчерашнем деле, — подумал я, — спросить ее, куда она так спешила, чтобы узнать окончательно…», но я только махнул рукой и присел в уголок.
— Я вам напомню, мой скрытный друг. Вы начали говорить
о вчерашнем дне, потом о каких-то прекрасных мгновениях, потом сказали, что я, наверно, давно уже заметила… но что? Вы этого не докончили… Извольте же говорить теперь. Я требую этого, слышите!..
Неточные совпадения
— Ну, так доволен своим
днем. И я тоже. Во-первых, я решил две шахматные задачи, и одна очень мила, — открывается пешкой. Я тебе покажу. А потом думал
о нашем
вчерашнем разговоре.
— Вы написали, — резко проговорил Раскольников, не оборачиваясь к Лужину, — что я вчера отдал деньги не вдове раздавленного, как это действительно было, а его дочери (которой до
вчерашнего дня никогда не видал). Вы написали это, чтобы поссорить меня с родными, и для того прибавили, в гнусных выражениях,
о поведении девушки, которой вы не знаете. Все это сплетня и низость.
— Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да
дня за три до ее смерти я был у ней, кажется. Впрочем, я ведь не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой
о вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром… из-за этого
вчерашнего проклятого бреду!
Но в этот вечер они смотрели на него с вожделением, как смотрят любители вкусно поесть на редкое блюдо. Они слушали его рассказ с таким безмолвным напряжением внимания, точно он столичный профессор, который читает лекцию в глухом провинциальном городе обывателям, давно стосковавшимся
о необыкновенном. В комнате было тесно, немножко жарко, в полумраке сидели согнувшись покорные люди, и было очень хорошо сознавать, что
вчерашний день — уже история.
«Надоели мне ее таинственные
дела и странные знакомства», — ложась спать, подумал он
о Марине сердито, как
о жене. Сердился он и на себя;
вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они не изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные своей отвлеченностью.